7. Эпикур Концепцию правопонимания, исходящую из представлений о справедливости и праве как договоре об общеполезном для обеспечения индивидуальной свободы и взаимной безопасности людей в общественно-политической жизни, развивал в эпоху эллинизма Эпикур (341-270 гг. до и.

В одном селении жил древний старик. Носил старик самую простую одежду и никогда не сидел без дела: то в огороде работал, то со скотиной возился, все время что-то мастерил. Было у старика три сына. Жили они небогато, сыновья во всем помогали отцу, но в глубине души имели червоточину, мы молодые, трудимся, выполняем самую тяжелую работу, а особого достатка не видим. Но отец, а они не могли ему перечить, учил их скромности, просил довольствоваться малым и видеть радость в обыденных вещах.
Пришел час старика. Собрал он сыновей и раздал каждому по мешочку с золотыми монетами, которые, он, оказывается копил для них, и завещал им, быть скромными и трудолюбивыми. Но сыновья, почувствовав, что отец умирает, вместо печали, испытывали чёрную злобу, зревшую в душе.

Седой согбенный старец –
Тебе не долго жить,
Грозишь корявым пальцем
И пробуешь учить:

Как быть,
К чему стремиться,
Каким богам молиться,
Кого благодарить.

Отстань старик никчемный,
Твой опыт – ерунда,
Плевать, что ты ученый,
И голова седа.
У нас свои дорожки –
Цинизм, Расчет и Ложь,
А ты жил понемножку
И в нищете помрешь.

Похоронили сыновья отца и отправились «за приключениями». «Что мы видели в жизни, кроме тяжелого труда» - рассуждали сыновья. Каждый отправился своей дорогой.
На одного напали разбойники в лесу, истекая кровью, он вспомнил слова отца: «Довольствуйся малым, сынок, береги то, что у тебя есть, для доброго дела».
Второй сын спился в кабаках, умирая, он тоже вспомнил слова отца: "Довольствуйся малым, сынок, береги, то что у тебя есть, для доброго дела».
Младший сын пристрастился к играм и проиграл все, что у него было. Умирая от голода и холода, он тоже вспомнил слова отца» Довольствуйся малым, сынок, береги то, что у тебя есть для доброго дела».

Рецензии

Ежедневная аудитория портала Проза.ру - порядка 100 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более полумиллиона страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.

Словом, жить свободно и жить согласно Природе — суть одно, ведь собственная природа любого живого существа предполагает его свободу и самостоятельность, а “Природа Целого” являет собой высочайший образец самоопределения и самообладания. Очевидно, что свобода, которая подразумевается в данном случае, не имеет ничего общего с распущенностью и необузданностью страстей или с тем триумфом нигилизма, в котором видит свое освобождение “бунтующий человек” Запада. Напротив, она требует разумного самоограничения и обуздания беспорядочных, мятежных порывов души, которые противны самой Природе, ибо несут в себе “скверну” и хаос. Такая свобода не может основываться на отрицании всеобщего порядка вещей, так как только в рамках этого органичного целого она возможна как таковая. Ее составляющие, как уже говорилось, это, во-первых, самообладание (владение собой) и, во-вторых, самоопределение или саморуководство. Первое является необходимым условием внутренней уравновешенности и выражается в воздержании — универсальной добродетели, предполагающей сознательное регулирование эмоций, желаний и побуждений. Самообладание невозможно без установления внутренней иерархии, системы “доминирование — подчинение”, где главенствующая роль отводится разуму. Либо человек руководствуется разумом, либо оказывается во власти страстей и обстоятельств. Только когда страсти человеческой души пребывают в состоянии полного повиновения, в душе царят уравновешенность и гармония. “Владение собой, — пишет Ж. - П. Вернан в работе “Происхождение древнегреческой мысли”, — по-видимому, содержит в себе если не прямой дуализм, то, по меньшей мере, некоторую напряженность между двумя состояниями души человека: аффектами, эмоциями, страстями (thimos) — излюбленной темой лирической поэзии — и продуманной осмотрительностью, разумным расчетом, воспеваемым гностическим учением. Эти особенности души предназначены различным целям. Thimos — для повиновения и подчинения. Для исцеления же безумия, так же как для его предупреждения, используются средства, помогающие “убедить” thimos, сделать его послушным, с тем чтобы он никогда не пытался повергнуть душу в смятение. Эти средства составляют основу воспитания (paideia)... Несомненно, оно обеспечивает здоровье, душевное равновесие, учит воздержанности и держит в подчинении ту область души человека, которая предназначена для послушания” .

Самообладание, основанное на руководстве разума и подчинении страстей разумной воле, определяет духовную свободу человека в пределах его собственного душевного устройства, т. е. на той территории, которая безраздельно ему принадлежит. Владеть собой — значит быть хозяином в своем доме, полноправно распоряжаться своей душевной жизнью. При этом главное, чтобы какое-либо из движений души не переросло в волнение или смятение и не лишило субъекта внутреннего равновесия и волевого самоконтроля. Если же это произойдет, человек может оказаться невольником собственных влечений и аффектов. Утрата самоконтроля равносильна утрате духовной свободы, ибо охваченная страстями душа пассивна и несвободна, как и подверженное недугам тело: страсти выводят ее из состояния равновесия и увлекают в крайности помимо ее воли. Недаром один из афоризмов Эпиктета гласит: “Раб тот, кто не умеет владеть собой” .

Второй аспект духовной свободы человека, другая ее сторона затрагивает сферу отношений субъекта с окружающим его миром, полным соблазнов, сулящим наслаждения земными благами, и в то же время приносящим лишения и напасти. Здесь самообладание перерастает в самоопределение и саморуководство. Именно эти свойства позволяют сохранить собственную идентичность, оставаться верным себе в изменчивом и противоречивом мире. В данном случае человек тем более свободен, чем меньше его зависимость от всего внешнего и постороннего, от мирской суеты; чем легче преодолевает он бесчисленные обольщения и иллюзии; чем смелее отказывается от данайских даров праздной суетной жизни, чья привлекательность столь пагубна. В качестве образца поведения свободного человека вспоминается случай с Сократом, оказавшемся на рынке: глядя на множество рыночных товаров, Сократ произнес: “Сколько же есть на свете вещей, без которых вполне можно жить!” . Самоопределение начинается тогда, когда человек уже достаточно зрел и самостоятелен, чтобы следовать мудрой заповеди Эпиктета: “Не полагай своего счастья в том, что не в твоей власти” . То же самое относится и к различным бедствиям, выпадающим на долю человека: их нужно переносить в бодром и невозмутимом состоянии духа; не следует горевать по поводу того, что ты не в силах изменить. В мире слишком много неподвластного тебе и, соответственно, много поводов для печали, однако тот, кто познал подлинную внутреннюю свободу, не может быть подвержен постоянному унынию или страху. “Нужно быть невозмутимым и бесстрашным по отношению ко всему, что не есть главное в нашей жизни — ко всему внешнему” — учили стоики . Даже потерю близких и неотвратимое приближение собственной смерти надлежит встречать, сохраняя душевное спокойствие. Роптать неразумно. Стоический мудрец бесстрастен и свободен от любых привязанностей; в окружающем его мире нет ничего такого, к чему бы он мог пристраститься”. Он “привязан ко всему лишь самою тонкою нитью” . Ни горе, ни телесный недуг не способны сокрушить величественную крепость его духа. Более того, достигший полной внутренней свободы человек поднимается над суетным страхом смерти, и смерть более не имеет над ним никакой власти. Каждый, кому удается одержать эту окончательную духовную победу, может жить так, как он хочет, и ничто в мире не сделает его рабом. При этом его желания не увлекут его в область недостижимого и невозможного, поскольку все, что только необходимо ему в этой жизни, всегда при нем. “Свободный человек распоряжается только тем, чем можно распоряжаться беспрепятственно, — заключает Эпиктет. — А распоряжаться вполне беспрепятственно можно только самим собою” .

“Если мы позволим себе желать того, что не вполне в нашей власти, то нашим хозяином будет всякий, кто может дать нам или отнять у нас желаемое нами. И их, таких хозяев, будет у нас очень много, потому что мы захотим много таких вещей, которые зависят от других людей. Через это люди эти сделаются нашими господами... Прежде всего, следует помнить, что нельзя быть свободным тому человеку, который хочет чего-нибудь, что зависит не от него самого, а от других... Когда ты выучишься и привыкнешь отличать то, что твое, от того, что не твое; то, чего можно достигнуть, от того, чего нельзя достигнуть; когда поймешь, что для тебя важно только твое, а остальное — пустяки; когда будешь желать только того, что от тебя зависит, — тогда ничего не будет страшным для тебя. Никто не будет властен над тем, что твое собственное, а в нем только и заключается добро и зло” [там же с. 237].

Эпиктет, этот раб, ставший философом, в своих рассуждениях ниспровергает сложившуюся в отношениях между людьми социальную структуру господства и перемещает фундаментальное отношение “властвование — подчинение” во внутриличностный (интрапсихический) план, где законным господином может выступать лишь разумное начало человека. Любые внешние формы господства, согласно Эпиктету, оборачиваются рабством, попранием свободы, и потому противны природе.

У Эпиктета находит радикальное выражение общая для стоиков идея невозмутимости как основы здорового и свободного состояния духа. Как следует из его наставлений, для полного внутреннего равновесия и свободы требуется сознательный уход от перипетий социальной жизни в свои единоличные владения — в собственный внутренний мир. Именно поэтому для Эпиктета образцом мудрости и свободы служил предельно асоциальный и своевольный киник Диоген. Такова стоическая модель свободного и здорового существования в ее предельном, доведенном до логического завершения варианте: вместо включенности индивида в окружающий его мир людей, вместо вовлеченности в основные социальные процессы, здесь превозносится способность к безболезненному самоустранению и гордая независимость от всего внешнего — отрешенность и самостийность (атараксия и автаркия в терминологии стоиков). Самоопределение в духе стоицизма базируется на воздержании и отказе от обладания чем-то внешним, тогда как самоутверждение Субъекта в западном понимании осуществляется как раз наоборот — через обладание, волю к власти и активное освоение окружающей среды. Стоик, рассуждающий в духе Эпиктета, не стремится ни обладать земными благами, ни повелевать другими людьми, так как знает, что любая власть (помимо суверенной власти разума) имеет обратной своей стороной несвободу и является для духа ловушкой. Все, что окружает человека в его ежедневной жизни, — люди, богатство, социальные процессы, — это лишь отдельные фрагменты, части целого, которые следует рассматривать как нечто второстепенное и менее значимое по сравнению с “Целостностью Природы” и собственной душой — предметом главной заботы. Отношения с этими “отдельными частями” нужно простраивать не ради их самих (взятых в отдельности), но исключительно ради того, чтобы не нарушать всеобщий разумный порядок существования, определенный самой Природой. Все отдельные земные блага меркнут, когда перед человеком открывается “Единое - Высшее Благо”, которое бесполезно искать вовне, оглядываясь вокруг себя, поскольку оно пребывает в самом Субъекте и выражается в согласии с собственной и всеобщей Природой. В этой связи вспоминается созвучное по духу изречение Лао-Цзы: “Не выходя со двора, можно познать мир. Не выглядывая из окна, можно видеть естественное Дао. Чем дальше идешь, тем меньше познаешь. Поэтому священномудрый не ходит, но познает все”. Подобного подхода к окружающей действительности придерживались и римские стоики, у которых “естественному Дао” соответствует “Природа”. Ее постижение не требует в качестве обязательного условия проникновения в сущность бесчисленных внешних событий и явлений; наоборот, в основе наиболее глубоких прозрений лежит особый “медитативный опыт” — размышления “наедине с собой”. Для постижения истинного блага и достижения душевного благополучия необходимо обращение к самому себе, к собственной душе. Согласно Сенеке, “дух не может созреть и обрести цельность, пока ему не удастся побороть свое любопытство и страсть к странствиям”; в то же время, “первый признак упорядоченного разума — это умение оставаться на одном месте и жить в одиночестве” . “Пусть не рассеивает тебя приходящее к тебе извне! — пишет Марк Аврелий. — Нет ничего более жалкого, чем человек, измеряющий все вдоль и поперек, пытающийся, как говорит поэт, проникнуть в “глубины подземные” и разгадать тайну душ окружающих его людей, однако не сознающий, что для него вполне достаточно общения с одним только внутренним гением и честного служения ему” . Сенека всячески подчеркивает, что гораздо важнее для свободного и здравомыслящего человека прислушиваться к внутреннему голосу, чем к мнению столь часто ослепленного и неразумного большинства. Жить нужно, прежде всего, в согласии с самим собой. Сенека призывает сторониться толпы: “Сойдясь вместе, люди хуже, чем взятые по отдельности. Если тебе придется оказаться в толпе, изо всех сил старайся уйти в себя” .

Жить в согласии с самим собой и обрести высшее благо в себе самом — таково подлинное предназначение человека. Как утверждал Эпиктет, “Единственное наше благо и зло — в нас самих, в нашей собственной душе. Для каждого из нас благо в том, чтобы жить разумно, а зло в том, чтобы жить неразумно” . Он же провозгласил основополагающий принцип разумно организованной жизни: “Должно неустанно наблюдать за собою” [там же, с. 227].

Аналогичное суждение высказывал разделявший взгляды стоиков Цицерон в диалоге “О старости”, обсуждая проблемы и тяготы преклонного возраста. Он писал: “Тем людям, у которых у самих нет ничего, что позволяло бы им жить хорошо и счастливо, тяжек любой возраст; но тем, кто ищет всех благ в самом себе, не может показаться злом ничто основанное на неизбежном законе природы, а в этом отношении на первом месте стоит старость” . Старение, которое сопровождается общим ослаблением тела и снижением внешней активности, вынуждает отказываться от мирских наслаждений и удаляться от дел, вместе с тем обнажает истинное основание здоровья и стойкости духа. Это то непреходящее достояние человека, которое не могут умалить или отобрать ни годы, ни завистники, ни обстоятельства. И быть может в старости нам дано располагать им в большей мере, нежели в молодые годы, когда мы преисполнены сил, поскольку пожилой человек чаще оказывается предоставлен самому себе и реже отвлекается на вещи внешние, посторонние. На смену бурной юношеской активности приходят основательность и здравомыслие, которое с годами неуклонно перерастает в мудрость.

Характерно, что эти стоические идеи посетили Цицерона в тот тягостный период его жизни, когда ему пришлось отказаться от активной государственной деятельности и, оставив дела общественные, уйти в философское уединение. Стоическая философия, особенно в поздний (римский) период своего развития, постепенно утратила связь со свойственным античному миру гражданским или полисным типом мышления. Стоик — гражданин Мира, и его миросозерцание холистично: Мир мыслится им как Целое, которое не может быть ограничено рамками полисного или какого-либо иного социального устройства. У стоиков полисное мировосприятие претерпевает надлом и крушение, а главной философской проблемой становится уже не гражданская позиция и общественная значимость, определяющие характер вовлеченности человека политического в полисный порядок существования, но забота о себе самом, о собственной душе, ставшая ядром христианского учения. Если эллины ставили во главу угла гражданственность и социальный порядок, то в поздней стоической философии центральное положение отводится человеческой душе, которая, сообразно собственной природе, должна быть свободной и независимой от всего внешнего, как материального, так и социального.

Видимо, поэтому близкий к стоикам Цицерон определил здоровье как правильное соотношение именно душевных состояний, не включив в рассмотрение тело — сугубо внешний и материальный атрибут человеческого существования. В “Тускуланских беседах” он подверг критике гуморальную концепцию здоровья Гиппократа, который видел причину меланхолии исключительно в избытке черной желчи в организме, игнорируя чисто психологические факторы этого душевного недуга. Узкий физиологизм Гиппократа значительно ограничивал человеческую свободу, всецело подчиняя здоровье человека независящим от его индивидуальной воли явлениям материального порядка, влияние которых на организм и психику предопределено с самого рождения. Цицерон же скорее был склонен усматривать причину недуга в нарушении покоя, вызванном необузданностью страстей, а при таком подходе выздоровление так же зависит от душевного настроя, самообладания и образа жизни человека, как и от лекарств, прописанных ему лекарем.

В связи с этим следует отметить, что стоиками постоянно акцентируется идея личной ответственности человека за собственное здоровье, счастье и благополучие. Только ты сам можешь упорядочить собственную жизнь, и поддержание этой упорядоченности не должно зависеть от внешних факторов. Это совершенно противоположно укоренившемуся в наши дни обывательскому убеждению, будто здоровье зависит в первую очередь от благосостояния, материального благополучия человека. (“Быть здоровым может позволить себе лишь тот, у кого есть деньги на нормальную жизнь и лечение” — подобное утверждение, как показало проведенное нами исследование, очень часто встречается при анкетировании населения по вопросам здоровья.) Стоики же напротив связывали здоровье и душевное равновесие с полной независимостью человека от материальных и вообще любых внешних благ. Чтобы чувствовать себя здоровым и уверенным, стоику вовсе не нужно было постоянно располагать возможностью пройти дорогостоящий курс лечения, то и дело передоверяя себя врачам, а для того чтобы быть удовлетворенным собою и миром, ему не требовалось отправляться на фешенебельный курорт и создавать себе идеальные внешние условия; ведь то, что необходимо для здоровья и благополучия, стоик мог найти только в себе самом, в собственной душе, и следовательно, он один ответственен за все происходящее в его жизни.

Итак, здравомыслие, основанное на знании того, в чем состоит “Высшее Благо”, и духовная свобода, независимость от преходящих внешних благ, которая выражается в полном самообладании и самоопределении, составляют фундамент здоровья, невозмутимости и стойкости духа. Только при развитии этих двух душевных качеств человек способен достигнуть подлинного здоровья и обрести благо в самом себе. Возвращение к самому себе ради восстановления здравого состояния духа и упорядочивания жизни является основным требованием, предъявляемым человеку самой Природой.

Такой представляется нам античная картина здорового существования — мозаика смыслов и значений, которые выстраиваются в сложный и завораживающий семантический узор вокруг центрального понятия “здоровье”. “Гармония” и “соразмерность”, “красота” и “калокагатия”, “согласие с собственной природой” и “подчинение Природе Целого”, “здравомыслие” и “самообладание”, “постижение Высшего Блага” и “обретение блага в собственной душе” — все эти понятия переливаются в ярком свете античного философствования, перетекают одно в другое, предстают то четко разграниченными, то неразрывно взаимосвязанными, и каждое их них, подобно отблеску, высвечивает особую грань обсуждаемой нами проблематики. И в этом многообразии отблесков предстает взору вполне завершенная и цельная модель здоровья как внутренней согласованности. Ее наиболее четкое отображение мы обнаружили в творениях Платона и стоиков.

На основе проведенного нами анализа мы можем свести античную концепцию здоровья к нескольким основным положениям:

Здоровье, в античном понимании, связывается, прежде всего, с внутренним устройством человека и в гораздо меньшей степени затрагивает систему его отношений с окружающим миром.

Греческие и римские философы рассматривали преимущественно внутриличностный аспект здоровья, а именно внутреннюю согласованность телесных и душевных проявлений человека.

Здоровье трактуется как гармония и соразмерность, а здоровое состояние человека базируется на оптимальном соотношении телесных и душевных составляющих человеческого естества и предполагает равновесие противодействующих сил, определяющих жизнедеятельность и активность субъекта.

Быть здоровым означает неуклонно следовать собственной природе и общей природе вещей.

Здоровая жизнь основывается на руководстве разума. Внутренняя согласованность достигается тогда, когда человек, руководствуясь разумом, живет в полном согласии с собственной природой, не искажая ее (например, чрезмерностью страстей) и не противодействуя ей (в силу неразумия).

Основными душевными качествами здорового человека являются здравомыслие и самообладание. Благодаря им человек властвует над собственными страстями, не позволяя им ввергать себя в смятение, стойко переносит лишения и бедствия, не зависит от внешних влияний и благ.

Обращение к самому себе есть необходимое условие здорового и полноценного существования. Стремясь к здоровью и уравновешенности, “точку опоры” следует искать (вопреки архимедову принципу) не вовне, а в себе самом, ибо внешние блага преходящи, не принадлежат тебе и могут принести лишь временное удовлетворение или наслаждение, но не обеспечивают постоянного устойчивого положения в мире. (Эта обращенность античного человека к собственному внутреннему миру, в которой мы можем обнаружить истоки западной традиции самооздоровления и созидания душевного благополучия, нередко игнорировалось теми исследователями античности, которые делали акцент на социальном — полисном — характере античной культуры и видели в античном сознании лишь интериоризированный полис, т. е. воспроизведение на индивидуальном уровне основных принципов социального порядка. К числу таких авторов, по нашему мнению, относится Вернан .)

Внутреннее устройство здорового человека аналогично по строению совершенному устройству мироздания и являет собой воплощение “Всеобщего Высшего Порядка”.

Анализ античных текстов и монографий, посвященных античности, приводит к выводу, что античное мировосприятие обретает целостность и своеобразие в универсальном понятии “порядка” — упорядоченности, согласованности и соразмерности; это и есть единый античный “космос”, тогда как и полисное, и индивидуальное бытие представляют собой его частные проявления. Космос, как порядок и согласованность, есть первопринцип, который в высших сферах бытия выражается в едином благе, в рамках полиса — как единый для всех закон, а в индивидуальном существовании — как мудрость, калогатия и — last but not least — как здоровье. Здоровая душа развивается согласно собственной природе — гармонично и согласованно, воспроизводя первопринцип порядка, уподобляясь космосу и приближаясь к “Высшему Благу”. Уподобление здоровой души космосу означает, что она является иерархически организованным единством. Платон и Аристотель, рассматривавшие душу как трехступенчатую иерархию и согласованную структуру, в которой низшие компоненты подчинены высшим (вожделение и отвага — разуму, растительная и животная душа — душе разумной), предложили западной цивилизации едва ли не первые модели здоровой (т. е. внутренне согласованной в античном понимании) души.

Не раз отмечалось, сколь многим обязана западная культура античности и сколь велико духовное наследие, оставленное нам Элладой и Древним Римом. Наряду с великими достижениями философии и права, литературы и пластического искусства заслуживает внимания накопленный античностью опыт осмысления проблем здорового существования. Этот опыт — осознаем мы это или нет — значительно повлиял на наше теперешнее понимание здоровья и болезни. Не случайно мы стремимся к “уравновешенности”, “благоразумию”, “гармоничному развитию души и тела”, а неадекватно и болезненно реагирующего человека характеризуем как “неуравновешенную, дисгармоничную личность”. Истоки этих представлений и характеристик мы обнаруживаем в античной философии. Однако античность оставила нам не только наиболее общую концептуальную схему и эталон здоровья, но также основополагающие принципы и конкретные “технологии” оздоровления, которые нам предстоит теперь рассмотреть.

В качестве двух главенствующих принципов, на которые опирается античная практика оздоровления, мы выделяем умеренность и заботу о себе. Первый из этих принципов напрямую связан с идеей соразмерности, второй — с античными представлениями о самообладании и самоопределении. Глубоко укорененные в античном сознании, эти два принципа обнаруживаются и в других культурах, что позволяет говорить об их устойчивости и универсальности.

2. Основные принципы оздоровления: умеренность и забота о себе

Здоровье античного духа поддерживалось, главным образом, благодаря верности фундаментальному принципу “Ничего сверх меры”. Быть умеренным во всем, придерживаться золотой середины, выбирать “среднее между крайностями” в любой сфере жизни — вот универсальное правило, которым всегда руководствуется каждый, кто движим благоразумием и добродетелью, кто стремится сохранять здоровое, уравновешенное состояние души и тела. Всему в мире самой природой положен свой предел, поэтому во всем необходимо соблюдать меру, будь то стремление к прекрасному или жажда власти, служение отечеству или тяга к роскоши, питание или духовное упражнение, наслаждение или суждение. Нет такой сферы человеческой активности, в которой бы не потребовалось однажды воздержание. Любое телесное или душевное движение приносит человеку вред, если становится чрезмерным. Поэтому воздержанность почитается как главная античная добродетель — это выработанная путем длительного самовоспитания в условиях суровой дисциплины “способность не переходить меру, положенную верным разумом” . Вернан обозначил ее как “добродетель запрета” , она требует сознательного постоянного ограничения различных влечений, побуждений и устремлений. Склонности к излишествам противопоставляется строгий и аскетичный образ жизни. Нарушение установленных границ — источник неисчислимых бед. Так, неумеренность в делах политических приводит к несправедливости, а мужество, перерастающее в слепое бесстрашие, становится причиной бессмысленной гибели в бою. И если в искусствах и ремеслах несоразмерность порождает безобразное, то в великом искусстве здоровой жизни нарушение меры также приносит нежеланные плоды — всевозможные болезни. Соответственно этому под ограничение подпадают, прежде всего, человеческие потребности, страсти и удовольствия в силу их бесконечного разнообразия и тенденции к неумеренному разрастанию. Вот как обсуждают этот вопрос герои диалога Платона “Эриксий”:

“...— В каком случае мы нуждаемся в большом количестве разнообразных вещей — когда мы здоровы или когда больны?

— Когда больны.

— Следовательно, именно тогда, когда чувствуем себя хуже всего, мы больше и сильнее всего ощущаем вожделения и потребность в телесных радостях?

— Значит, согласно этому же рассуждению, человек чувствует себя наилучшим образом тогда, когда менее всего нуждается в подобных вещах...” .

Собеседники приходят к выводу, что люди, у которых слишком много вожделений и потребностей, находятся в гораздо более скверном состоянии, чем те, у кого их совсем нет, либо они есть в наименьшем количестве . Утверждается даже, что, согласно такому положению, самые богатые люди, обладающие огромным имуществом, должны представляться людьми хуже всех себя чувствующими, раз они нуждаются в наибольшем количестве различных вещей. Словом, роскошь оценивается как показатель нездоровья. Пестрота, пышность и внешний блеск — индикаторы душевного неблагополучия, тогда как здоровье базируется на самоограничении и самодисциплине. Избегать нужды, не обрастая чрезмерной роскошью, — в этом и состоит тонкое искусство здорового и умеренного существования, подобное искусству канатоходца, ловко сохраняющего равновесие. Умеренность трактуется Платоном как “середина между избытком и недостатком”, а для того чтобы всегда придерживаться этой середины, необходима особая система самоконтроля и самовоспитания, благодаря которой жизнь человека становится искусством. Согласно Платону, воздержанный человек — это тот, кто обладает умеренными страстями, укрощает вожделения и способен отказаться от удовольствий .

Подобных взглядов придерживался и Эпикур, философ, далекий от суровой аскезы, сделавший наслаждения центральным понятием своей философии. Мерилом всякого блага Эпикур считал претерпевание, определяющее характер наших предпочтений и избеганий, а конечную цель видел в наслаждении. Однако наслаждение, по Эпикуру, предполагает отнюдь не распутство и чувственность, но, прежде всего, свободу от страданий и смятений души. Телесное здоровье должно всегда сочетаться с душевной безмятежностью. Обрести же душевный покой позволяет четкая градация желаний, выделение в них праздных, естественных и необходимых, а также основанная на таком отборе воздержанность. Все желания, неудовлетворение которых не ведет к боли и страданию, не являются необходимыми. Эпикур предлагает даже способ преодоления таких желаний: побуждение к ним легко рассеять, представив предмет желаний труднодостижимым или вредоносным [там же]. Удельный вес тех или иных желаний, а также пользу или вред, которые сопряжены с каким-либо удовольствием, должен определять разум. Чистого наслаждения, считал Эпикур, невозможно получить без изучения природы. Познание устанавливает естественные границы существования, а разум на его основе ограничивает желания. Познающий первопричины всех вещей и наделенный рассудительностью человек будет всегда избегать неумеренности, ибо она противна разуму. Все чрезмерное исходит от вожделений и страстей, которые, ослепляя разум, одолевают плоть. “Для плоти, — пишет Эпикур, — наслаждения должны простираться в бесконечность, и время для таких наслаждений требуется бесконечное. А мысль, постигнув пределы и конечную цель плоти и рассеяв страхи перед вечностью, этим самым уже приводит к совершенной жизни и в бесконечном времени не нуждается. При этом мысль и наслаждений не чуждается и при исходе из жизни не ведет себя так, будто ей чего-то еще не хватило для счастья” [там же]. Истинное разумение изначально предполагает довольство наличным, имеющимся в распоряжении. Только разумное регламентирование желаний и побуждений, удерживающее их в положенных пределах, обеспечивает здоровье, которое эпикурейцы определяют как полное довольство при условии умеренного удовлетворения всех потребностей. Основная эпикурейская заповедь здорового человека гласит: “Довольствуйся малым, избегая излишеств” [там же].

Для человека античной культуры превышающее меру наслаждение утрачивает свою ценность. “Чем реже удовольствия, тем они приятнее”, — полагал Эпиктет; ему же принадлежит афоризм: “Самое приятное может сделаться самым неприятным, стоит только преступить меру”. Стоики расценивали безграничную жажду удовольствий как испорченность, извращение человеческой природы, уподобляя неумеренное наслаждение бездне. Сенека писал: “Всякий поборник добродетели внушает мысль о благородстве своего характера, сластолюбец же считается бессильным, слабовольным выродком, способным на всякие гадости, если кто-нибудь не научит его строго различать удовольствия, ограничивающиеся естественной потребностью, от тех безмерных излишеств в наслаждениях, которые увлекают человека в бездну и страсть к которым становится тем ненасытней, чем больше ее удовлетворят” . Идеальным состоянием духа, к достижению которого следует всегда стремиться, стоики считали состояние здоровой умеренности — атараксии. Противоположная энтузиазму, этому чрезмерному и болезненному проявлению чувств, атараксия означает полную невозмутимость и предельный аскетизм; ей чужды даже эстетические наслаждения. Ярчайший выразитель атараксии Эпиктет учил так: “Не украшай своего дома картинами или живописью — пусть украшением ему служит царящая в нем умеренность. Первое чуждо душе и лишь на время ласкает взоры, тогда как последняя сжилась с ней, нетленна, вечное украшение дому” .

Однако практическое применение универсального принципа умеренности вовсе не ограничивается разумным сдерживанием желаний и обузданием вожделений; сдержанность и чувство меры также необходимы и в общественно полезных делах. Так, например, воинская отвага, проявляемая на поле боя, не должна быть беспредельной, доходящей до исступления. Самое страшное — это абсолютное бесстрашие, ибо оно не признает ограничений. Согласно Вернану, доблесть античного воина проявляется, прежде всего, в здравомыслии, полном владении собой и подчинении общей дисциплине . Главное — не поддаваться неистовству, но обуздать инстинктивные импульсы, сохраняя хладнокровие не нарушать общий порядок подразделения [там же]. Сколь бы высоко ни ценилось мужество, оно принимает весьма неприглядные болезненные формы, когда выходит за положенные ему пределы. Подобно мужеству, и мудрость, и добродетель имеют свои, четко обозначенные границы. Эта мысль выражена в одном из “Посланий” Горация: “И мудрого могут назвать безумцем, а справедливого — несправедливым, если их стремление к добродетели превосходит всякую меру”. Комментируя это высказывание в своих “Опытах” (глава 30, “Об умеренности”), Монтень заключает: “Можно и чересчур любить добродетель, и впасть в крайность, ревнуя к справедливости” . Впрочем, Сенека придерживался на этот счет несколько иного мнения: “Неумеренное удовольствие вредно, в добродетели же нельзя опасаться неумеренности, так как в ней самой заключается чувство меры. А то, что страдает от собственной величины, не есть благо” .

Как правильно управлять финансами своего бизнеса, если вы не специалист в области финансового анализа - Финансовый анализ

Финансовый менеджмент - финансовые отношения между суъектами, управление финасами на разных уровнях, управление портфелем ценных бумаг, приемы управления движением финансовых ресурсов - вот далеко не полный перечень предмета "Финансовый менеджмент "

Поговорим о том, что же такое коучинг ? Одни считают, что это буржуйский брэнд, другие что прорыв с современном бизнессе. Коучинг - это свод правил для удачного ведения бизнесса, а также умение правильно распоряжаться этими правилами

4.1. Довольствоваться малым (Эпикур)

гедонизмом

Проверь себя

1. Что такое эллинизм?

Основателем одной из эллинистических философских школ был Эпикур Самосский (с острова Самос), полагавший, что, прежде чем выяснять, каким образом можно достичь счастья, надо устранить препятствия к нему. Что мешает обрести благо? Страх, который является вечным спутником человеческого рода и постоянно отравляет его существование. Из всех возможных страхов есть три главных, от которых следует избавиться в первую очередь. Это страх перед богами – существами высшими и могущественными, способными не только помочь, но и навредить; страх перед смертью – печальным, а главное, совершенно непостижимым финалом любой человеческой жизни; и страх перед судьбой – предопределением, от нас не зависящим, которое может быть как добрым, так и злым. По поводу первого Эпикур говорит так: «Боги – бессмертные существа, а значит, и совершенно блаженные (т. е. обладают полным благом, абсолютно счастливые)». Представьте себе того, кто имеет все возможное благо, кому предельно хорошо: будет ли он к чему-то стремиться, чего-то избегать, ставить перед собой цели и задачи и вообще что-либо делать? Не будет. Значит, боги, как совершенно блаженные, являются и полностью бездеятельными и поэтому никак не могут повлиять на нашу жизнь.

Стало быть, хотя они и существуют, их вовсе не следует бояться. Что касается смерти, говорит Эпикур, то мы прекрасно знаем, что все хорошее и дурное заключается в ощущениях, а смерть – это лишение всех ощущений, а значит, после нее нет ни хорошего, ни дурного. Напрасно мы думаем, что она имеет к нам какое-либо отношение, как раз наоборот: пока мы есть – смерти нет, когда смерть есть – нас нет, то есть она и мы – это совершенно разные вещи, которые никак не соприкасаются, и поэтому смерти не надо бояться. Относительно страха перед судьбой получается следующее. Если предопределение существует, значит, есть и высшие силы, которые его назначают. Но только что мы видели, что боги совершенно бездеятельны и не влияют на нас. Так в чьих руках наша жизнь? Очевидно, в наших собственных. Каждый – хозяин своей судьбы и кузнец своего счастья. На нас никто не влияет, кроме нас самих. Судьба – это результат наших действий, поступков и усилий, и бояться ее – значит бояться себя самих.

Освободившись от страхов, необходимо выяснить, что следует делать, а чего – не следует, для того чтобы обрести счастье. Надо, говорит Эпикур, выбирать удовольствия и избегать страданий. Стремление к удовольствиям называется гедонизмом (от греч. hēdonē – наслаждение). Однако при более детальном ознакомлении с эпикурейской теорией видно, что охарактеризовать ее как гедонизм невозможно. Во-первых, стремление к удовольствиям, полагал Эпикур, должно быть разумным: надо уметь и отказаться иной раз от чего-то соблазнительного, и претерпеть, если нужно, какое-нибудь страдание. Во-вторых, само отсутствие страданий, по мнению Эпикура, уже есть удовольствие. В-третьих, и это главное, счастье заключается не в том, что вне нас, а в нас самих. Ведь ни для кого не секрет, что одно и то же событие может быть по-разному воспринято различными людьми в зависимости от их оценок и мнений. Один обрадуется чему-либо, другой расстроится из-за этого, третий останется равнодушным по тому же самому поводу. Счастье – не в вещах, а в нашем отношении к ним. Стало быть, если мы произвольно поменяем свое отношение к происходящему, все вокруг может (для нас) радикально измениться. Если мы иначе отнесемся к событиям собственной жизни, то понятно, что наше восприятие их станет совершенно другим, сможет превратиться из отрицательного в положительное, и поэтому от нас вполне зависит, чтобы печали стали радостями, а напряжение сменилось спокойствием. Значит, если кто-то хочет быть счастливым, то он запросто может им быть, надо только открыть источник счастья в себе самом. А мы, как правило, ищем его вовне и, понятное дело, не находим. Из всего сказанного видим, что Эпикур вовсе не призывает к максимальному удовлетворению всех возможных желаний. Как раз напротив, он предлагает человеку довольствоваться малым и при этом испытывать не страдание от недостатка, а удовольствие от самого наличия. Зачем, спрашивает он, нам богатый стол и роскошные кушанья, когда и грубая еда может доставить столько же удовольствия? Не случайно же говорят, что голод – лучшая приправа к пище. Человеку, который хочет есть, простой черный хлеб покажется очень вкусным и доставит немало положительных эмоций, того же, кто постоянно переедает, не удовлетворят даже изысканные яства. Зачем человеку мягкая перина и десяток подушек, когда можно прекрасно выспаться даже на жестких досках, была бы возможность просто поспать в течение ночи, а не бодрствовать, борясь со сном, охраняя, например, какой-нибудь объект? Получать удовольствие от немногого – вот действительное жизненное искусство, говорит Эпикур. Понятно поэтому, что назвать его учение гедонизмом невозможно. Как это ни странно, философ, призывающий стремиться к удовольствиям, будет в данном случае являться представителем противоположной модели – аскетизма. Но если буддистские, например, аскеты готовы претерпевать страдания из-за лишений, то для Эпикура сознательное ограничение собственных желаний есть средство удовольствия.

Проверь себя

1. Что такое эллинизм?

2. Какова главная черта эллинистической философии? Что такое эвдемонизм?

3. От каких страхов призывает избавиться Эпикур? Как он предлагает это сделать?

4. Расскажите об эпикурейской теории удовольствий. Что такое гедонизм? Можно ли назвать учение Эпикура гедонизмом?

Все права защищены. Материалы этого сайта могут быть использованы только со ссылкой на данный сайт

Философ Антисфен, основатель школы киников

Я предпочел бы безумие наслаждению [Антисфен и прочие киники превыше всего в жизни ставили умение ни в чём не нуждаться, довольствоваться малым и избегать излишеств.]

Кто-то восхвалял роскошную жизнь. «Такую бы жизнь детям врагов наших!» – воскликнул Антисфен

Сходиться нужно с теми женщинами, которые сами за это будут благодарны

На вопрос, какую женщину лучше брать в жены, Антисфен ответил: «Красивая будет общим достоянием, некрасивая – твоим наказанием».

Узнав однажды, что Платон дурно откликается о нем, Антисфен сказал: «Это удел царей: делать хорошее и слышать дурное»

Кто-то сказал Антисфену: «Тебя многие хвалят». – «Что же, – спросил он, – я сделал дурного?»

Сдержанность нужнее тем, кто слышит о себе дурное, нежели тем, в кого бросают камнями

Будучи спрошенным, почему он так суров с учениками, Антисфен ответил: «Врачи тоже суровы с больными».

Увидев прелюбодея, спасавшегося от погони, Антисфен сказал ему: «Несчастный! От какой опасности мог бы ты избавиться за какой-нибудь обол!» [т. е. наняв за эту мелкую монету проститутку-гетеру]

Лучше попасться стервятникам, чем льстецам: те пожирают мертвых, эти – живых

Как ржавчина съедает железо, так завистников пожирает их собственный нрав

На вопрос, что блаженнее всего для человека, Антисфен сказал: «Умереть счастливым»

Государства погибают тогда, когда не могут более отличать хороших людей от дурных

Нелепо, отвеивая мякину от хлеба и исключая слабых воинов из войска, не освобождать государство от дурных граждан

Братская близость единомыслящих крепче всяких стен

Антисфена иногда попрекали, что он водится с дурными людьми. Он сказал на это: «И врачи водятся с больными, но сами не заболевают»

На вопрос, что дала ему философия, Антисфен ответил: «Умение беседовать с самим собой»

На вопрос, какая наука самая необходимая, Антисфен изрёк: «Наука забывать ненужное»

Однажды Антисфен посоветовал афинянам принять постановление: «Считать ослов конями». Когда это сочли нелепостью, он заметил: «А ведь вы простым голосованием делаете из невежественных людей – полководцев»

К юноше, который с гордым видом позировал ваятелю, он обратился так: «Скажи, если бы бронза умела говорить, чем бы, по-твоему, стала она похваляться?» – «Красотою», – сказал тот. – «И тебе не стыдно гордиться тем же, что и бездушный истукан?»

Юноша, приехавший с Понта , обещал наградить Антисфена, как только прибудет его корабль с соленой рыбой. Антисфен, взяв его с собой и прихватив пустой мешок, отправился к торговке хлебом, набил мешок зерном и пошел прочь; а когда та стала требовать денег, сказал: «Вот этот юноша заплатит, когда придет его корабль с соленой рыбой!»

Добродетель проявляется в поступках и не нуждается ни в обилии слов, ни в обилии знаний

Справедливого человека цени больше, чем родного

В общественной жизни мудрец руководится не общепринятыми законами, а законами добродетели

Не пренебрегай врагами: они первыми замечают твои погрешности

Разумение – незыблемая твердыня: ее не сокрушить силой и не одолеть изменой. Стены ее должны быть сложены из неопровержимых суждений

Когда Антисфен умирал от чахотки, к нему пришел его ученик Диоген и принес с собою кинжал. В разговоре с ним Антисфен воскликнул: «Ах, кто избавит меня от страданий!» Диоген показал ему кинжал и произнес: «Вот кто». – «Я сказал: от страданий, а не от жизни!» – возразил Антисфен.