Мороз велик а стоять велит. Фотоотчет «Мороз не велик, да стоять не велит. Реки и моря потому могут царить над всеми ручьями, что устроились ниже них, поэтому и могут царить. По этой причине кто хочет стоять над народом, непременно того упреками опустят,

Ой, мороз, мороз, не морозь меня… Чтобы окончательно разобраться в этом вопросе, возьмем самый примитивный пример.Холод.Для человека комфортная температура окружающей среды – около 24 градусов. Если температура начинает падать, то ему становится некомфортно.Если же

ТАК ВЕЛИТ ЖИЗНЬ!

ТАК ВЕЛИТ ЖИЗНЬ! Владислав Шурыгин 18 марта 2002 4 0 12(435) Date: 19-03-2002 ТАК ВЕЛИТ ЖИЗНЬ! Сегодня, после полного развала 14-й Российской армии и постепенного сворачивания миротворческой операции под эгидой России, вооруженные силы ПМР становятся одним из основных гарантов мира

ТАК ВЕЛИТ ЖИЗНЬ!

ТАК ВЕЛИТ ЖИЗНЬ! Владислав Шурыгин 18 марта 2002 7 0 12(435) Date: 19-03-2002 ТАК ВЕЛИТ ЖИЗНЬ! Сегодня, после полного развала 14-й Российской армии и постепенного сворачивания миротворческой операции под эгидой России, вооруженные силы ПМР становятся одним из основных гарантов мира

НЕЛЬЗЯ ПЕРЕПИСЫВАТЬСЯ – БОГОРОДИЦА НЕ ВЕЛИТ

НЕЛЬЗЯ ПЕРЕПИСЫВАТЬСЯ – БОГОРОДИЦА НЕ ВЕЛИТ 7 октября 2002 0 НЕЛЬЗЯ ПЕРЕПИСЫВАТЬСЯ – БОГОРОДИЦА НЕ ВЕЛИТ Елейный тон и назойливый характер агитации в пользу начавшейся всероссийской переписи населения свидетельствуют о том, что в успешном проведении данного

г. Павел велит им приветствовать друг друга (5:26)

г. Павел велит им приветствовать друг друга (5:26) Действительно, он ясно выражается в своем призыве к ним приветствовать всех братьев; другими словами, избегать дискриминации и лицеприятия. Он также просит их прибавить физическое проявление к вербальному приветствию, то

Случай VII. ДЗЁСЮ ВЕЛИТ ВЫМЫТЬ ПОСУДУ

Случай VII. ДЗЁСЮ ВЕЛИТ ВЫМЫТЬ ПОСУДУ Действующие лицаДзёсю уже фигурировал в случае I.СЛУЧАЙ Монах обратился к Дзёсю со словами: - Я только что поступил в монастырь. Прошу вас, дайте мне наставления. - Ты ел сегодня рисовую кашу? - Да, - ответил монах. - Тогда иди и вымой

Пора вставать, пора!

Будто и не ему говорят! Пока нога болела, Миргасим разнежился, обленился, и теперь вставать так рано ему не хочется. Лежит спиной к печке, лицом к окну, узоры морозные разглядывает.

Летом краше всех окна в доме Насыровых: цветут там герани и розы. Но зимой в каждой избе что ни окно, то цветущий сад. Узорчатые листья, гибкие стебли. Продышал Миргасим в этом саду круглое озерко и увидал, что небо за окном ещё совсем тёмное, почти чёрное. На крышах поблёскивает синий снег. Снег всегда синий, если небо чёрное. Но окна домов уже налиты светом. Из окон льётся свет на снежные сугробы, и кажется - снег выкрашен в жёлтую и чёрную клетку.

Значит, люди уже проснулись. Значит, и правда наступило утро.

Вставай, Миргасим, вставай! В школу опоздаешь.

Шуршит соломой бабушка, вяжет золотые жгуты и кормит ими ненасытную печку. Чиркнула спичка, затрещала охваченная пламенем солома. Как светло стало в комнате, как весело побежали по соломенным жгутам огненные человечки в ярких колпачках! Колпачки жёлтые, красные, синие, зелёные, но больше всего красных! Красные наступают! Вперёд, красные, вперёд!

Кому хочется из тёплой комнаты на мороз? Да разве позволят остаться у печки? Поесть как следует и то не дали, всё торопят - скорей, скорей! А потом и вовсе за дверь выставили:

Опоздаешь в школу!!

Сам виноват. Зачем вчера признался, что нога не болит? Теперь уж ничего не поделаешь, приходится идти.

Эх! А на улице-то вовсе не так темно и небо совсем не такое чёрное, каким оно казалось Миргасиму, когда смотрел на него из окна, из круглого озерка, что продышал на заиндевелом стекле.

Небо уже побелело, и на этом белом небе висит луна, прозрачная, как ледышка. Она тает. В это белое утро деревянные приземистые избы похожи на большие сундуки, обитые серебристой жестью. Над чёрными трубами стоят розовые столбы дыма; кажется, будто они упёрлись в небо и не дают ему упасть на снег.

С каждым шагом снег под ногами Миргасима светлеет, становится нестерпимо белым, боязно даже ступать по такой белизне.

Но людям некогда любоваться снегом, они топчут его галошами, сапогами, валенками. А снег остаётся таким же чистым, только звенит веселей да громче поскрипывает. Особенно остро скрипит снег под палкой Абдракипа-бабая. Куда спешит он? Поднялся на школьное крыльцо, вошёл в школу. Зачем? По Асие соскучился? Но вот и дядя Рустям взбирается по ступеням крыльца, отряхивает веником снег с ноги и тоже входит в школу, следом идут: старшая сестра длинного Темирши, длинная Сакине, тётя Карима… Собрание родительское сегодня, что ли? Собрание утром? Нет, так не бывает.

Э, Миргасим! Миргасим выздоровел! - кричат ребята, и с их губ вместе со словами слетают облачка пара, будто слова застывают в воздухе, падают инеем на воротник.

Вдруг две сильные лапы ложатся Миргасиму на грудь. Вот какой он большой стал, Чулпан! Тычется в лицо, поздороваться хочет. А Миргасим ничего не припас ему сегодня, ни свёклы варёной, ни лепёшки. Но Чулпану ласка ведь тоже нужна, правда? Вон как скачет! С ним теперь и не справишься - широкогрудый, сильный. Спина как чёрный шёлк. Блестит, будто маслом смазанная. Опушка у этой шубы серая, пушистая. Уши у Чулпана высокие, всегда насторожённые. Глаза янтарные весело смеются, губы улыбаются. Он и хохотать умеет. Зубы белые, язык розовый, так и норовит лизнуть. Особенно хорош Чулпан, когда сидит, склонив голову набок, и слушает, о чём ребята говорят.

Где Чулпан, там и Асия. На ней бархатная шубка с перламутровыми пуговицами - это бабушкин казакин ей перешили. Ну и плакала она, когда поняла, что зимовать тут без родителей останется. А чем утешилась? Бабушкиной шапочкой старинной. И сейчас на голове у неё эта шитая серебром калфак-шапочка. Любая девчонка не только в деревне, но, должно быть, и в самой Москве позавидует такому убору.

Шалью покройся, - уговаривает Асию каждое утро Карима-апа, провожая в школу, - холодно, простудишься.

В Москве зимой никто в шали не ходит, и я не буду.

Сама не слушается, а Чулпана воспитывает строго:

И он, оставив Миргасима, идёт рядом с ней, будто на цепочке. Каждое слово он понимает. Если бы в классе посидел, может, и читать научился бы, потому что умный. Но хозяйка у него слишком суровая, даже на порог школы не разрешает ступить: приказывает идти домой. И он - вот чудак! - поворачивает и трусит обратно.

Стряхивают школьники снег с обувки, разуваются. У кого белые носки, у кого чёрные, серые… У Миргасима его любимые красные. Неслышно ступая, идут в классы, но учителя ведут учеников из классов в коридор. Там сегодня стоят скамьи. На скамьях старшие ученики, председатель колхоза дядя Рустям, Абдракип-бабай, Карима-апа и ещё несколько человек взрослых. Впереди скамей маленький столик. Фатыма-апа подходит к этому столу, садится. Такие собрания иногда и прежде бывали, если новость в газетах особенно печальная или если сообщение неожиданное, радостное.

Но сейчас в руках у Фатымы-апа не газета - письмо.

Письмо тебе, Асия, - говорит учительница. - Помнишь в августе было от папы? Вот и от мамы пришло! Можно, прочитаю вслух?

Фатыма-апа читает, а Миргасим и слушать не хочет.

«Всем письма приходят, - думает он, - только не нам!»

Не хочет, а всё же слушает. Чудачка, видно, мать Асии, пишет ей: «…Ты без панамки не загорай, разгорячившись не прыгай сразу в речку. В нашей речке вода холодная…»

Хотел засмеяться, но смех в горле застрял. Летом, значит, мать ей письмо это послала. Где же она теперь? И почему письмо шло так долго?

«У нас стоят совсем прозрачные лунные ночи, и берега вместе со своим отражением кажутся впаянными в стекло. Когда гребёшь, лодка скользит по неподвижной воде, будто конёк по гладкому льду. Слышно только бульканье воды под днищем, лёгкие всплески за кормой да вздохи раненых, которых везу на новую базу вниз по реке…»

Сон такой Миргасим видит или на самом деле Фатыма-апа читает вслух такое странное письмо?

Асия сидит, как всегда, прямо, и косички лежат вдоль спины. Если со спины на неё посмотреть, будто ничего и не случилось, будто и не ей это письмо.

Миргасим пробрался между скамьями, подошёл поближе к Асие. Зуфер тоже здесь, и Шакире, и Разия.

- «…Каждый человек нашей семьи, ты, папа и я, мы все трое, при своём деле, на своём месте. Сражаемся каждый на своём фронте, и поверь - мы победим».

На этом письмо обрывалось. Стало так тихо, что Миргасим услышал тиканье часов на руке Фатымы-апа.

Асия была бледна, но спокойна. И это её спокойствие испугало Миргасима.

«Оглохла она, что ли?»

Эй, Асия! - вдруг закричал он. - Кто победил?

Все так и уставились на него, но Миргасим смотрел только на Асию.

Я, я победил. Пришло тебе письмо? А кто говорил? Кто обещал: «Письмо будет!»? Ты всё не верила… Я тебе головой и хлебом клялся! Сейчас тоже не веришь? Сама в руки возьми, сама читай.

Дедушка Абдракип, он на задней скамье сидел, поднялся, подошёл к внучке, по голове погладил, поблагодарил Фатыму-апа и пошёл к двери. И другие взрослые тоже пошли, каждый к своей работе. А ребята побежали в свои классы.

Хороший в нашей деревне обычай: и горе и радость - всё сообща переживать.

«Письмо Асие - радость это или горе?» - не мог понять Миргасим, но на всякий случай в этот день не дёргал Асию за косички.

После уроков Фатыма-апа сказала Асие:

Без шали на улицу не пущу, - и, укутав девочку, закрыла своей шалью шитый серебром калфак.

Асия не спорила.

Вышли из школы, а Чулпан уже здесь! Стоит против крыльца, хвостом работает на полную мощность, а навстречу бежать не смеет - приказа дожидается.

Асия! - закричал Миргасим. - Дай ему письмо понюхать, пусть с мамой твоей он хоть по запаху познакомится, иначе после войны не пустит её в твой дом.

Чулпан, иди сюда, - говорит Асия, - понюхай.

Мелкими, старческими шагами подошла к Асие Миргасимова бабушка.

Мороз не велик, - говорит она, - да стоять не велит. Идём к нам, Асия, детка. Дедушка ждёт. Я поставила чайник в горячую золу, будем чай пить с лепёшками.

Стоя на школьном крыльце, смотрит Миргасим, как дружно идут они - бабушка, Наиля, Асия и рядом с нею Зуфер.

Но где Шакире?

Снег переливается, будто он выложен осколками зеркал; по этому переливчатому снегу бегут две лоснящиеся полосы - следы самодельных лыж, на которых впереди всех летит длинный Темирша.

От пригретых солнцем изб поднимается едва различимый пар, и кажется, будто воздух дрожит над крышами.

Почему Шакире не видно? Неужто в школе осталась?

Миргасим заглядывает в школу. Шакире стоит в коридоре у окна.

Сестрёнка!

Она оборачивается, глаза мокрые, нос красный.

Ну вот, Асия не плакала, а ты ревёшь…

Хотела бы я знать, что с нашим папой, где брат Мустафа…

Каждый хотел бы.

Этой ночью мне такой страшный сон снился, если бы знал ты.

Фатыма-апа подходит к брату и сестре:

Я тоже сны вижу. Всякие…

Эх вы, женщины! Думаете, сны всегда сбываются? Если бы сбывались, я каждый день конфеты ел бы и сливки пил… Вот твой тулуп, Шакире, пошли.

Идём. Только никому не говори, что я плакала…