Галерея - Категория: Поцелуй Иуды. “Поцелуй Иуды” Джотто. Почему это шедевр

56. Поцелуй Иуды В кромешной тьме услышал Иуда вкрадчивый голос:– Ему нужна любовь твоя безграничная! Твоя преданность. Ты любишь Его, Иуда?– Да.– Ты готов отдать за Него жизнь?– О! Я люблю его больше жизни!– Чтобы Он прошел Вознесение, ты готов отдать за Него ДУШУ?– …я

Самая великая история любви в истории человечества - это история любви Бога к людям. Самое чудовищное предательство в истории мира - это предательство Бога человеком. О том, что случилось с Иудой, спорят богословы и каждый из нас: вечное "как можно было?" и безответное "а я бы устоял?". История размышлений о предателе - попытка осознать, понять, а иногда и оправдать степень человеческой слабости перед "проклятой" свободой воли. Свободой любить и свободой предавать...

Воистину - есть в Евангельском сюжете об Иуде нечто, слишком глубоко затрагивающее нас самих, слишком очевидно имеющее отношение к нашему собственному существованию и спасению. Проникая в его черты, запечатленные в каноническом евангельском повествовании, вглядываясь в строки Вечной Книги, вслушиваясь в слова Христа: Один из вас предаст Меня (Мф. 26, 21), порой вслед за другими апостолами с трепетом и ужасом вопрошает душа человеческая: Не я ли, Господи? (Мф 26, 22), Не я ли, Равви? (Мф. 26, 25).

Ибо как ни взгляни, а сей богоизбранный ученик, апостол-предатель, один из двенадцати (Мф. 26, 47) , вот уже две тысячи лет всегда, и везде, и всюду - ОДИН ИЗ НАС...

Вот Иуда предает Господа целованием. Он говорит стражникам: Кого я поцелую, Тот и есть (Лк. 22, 47). Истинный смысл Иудиного намерения не может скрыться от Господа: Иисус же сказал ему: Иуда! Целованием ли предаешь Сына Человеческого? (Лк. 22, 48). И еще сказал: Друг, для чего ты пришел? (Мф. 26, 50).

Церковные толкователи этого места сходятся в том, что Христос и в этот страшный момент продолжает заботиться о предателе, вразумляя его любовью: не обличая его, не выказывая к нему никакой нравственной брезгливости, он все еще называет его «другом», не отвергает целования, но принимает его, хотя и кротко упрекает бывшего ученика за то, что он «знак любви делает знаком предательства» (Евфимий Зигабен. Толкование на Евангелие. С. 336).

«Это действие, обыкновенно употребляемое как выражение дружества и любви, употребляемое Иудою как выражение предательства, показывает в Иуде или лукавство - желание и при самом конце скрыть от Иисуса Христа гнусный замысел против него, или крайнюю злобу, насмешливо употребляющую доброе орудие для причинения крайнего вреда, или безсмыслие, не понимающее внутреннего значения употребляемых действий» (Михаил, архим. Толковое Евангелие. Т. 1. С. 503).

Можно, конечно, согласиться с предположениями архимандрита Михаила, допускающими особое коварство, насмешку Иуды, целующего Учителя.

Можно также, по аналогии с предательским поцелуем Иоава, представить это таким образом, словно Иуда боялся спугнуть Христа, напротив даже - хотел привлечь Его к себе, удержать Его, пока не подоспеют стражники, выражением своего дружества.

Но на самом деле есть в этом предательстве что-то совсем алогичное - некий иррациональный импульс, свидетельствующий о зловещем раздвоении воли, об эмоциональной рассогласованности всего падшего грешного естества...

Психологический феном поцелуя Иуды состоит, возможно, в том, что предатель пытался до конца сохранить не только видимость, но и собственное убеждение в том, что он отнюдь не сводит здесь счеты, не питает враждебных чувств к своей жертве - напротив, лично ее, эту жертву он вроде бы и любит, и почитает. Поцелуй необходим предателю как знак самооправдания, который, как он надеется, может успокоить его совесть, удостоверить чистоту намерения, в чем так нуждается его душа, смятенная душа изменника: предать - предал, но ничего дурного как бы и не помышлял, не имел против.

Тот же психологический механизм находим в «Моцарте и Сальери». Сальери, друг, он же - отравитель, не выказывает Моцарту своей враждебности, напротив, откровенно выражает ему свое восхищение: «Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь; я знаю, я». Убийственный яд, сей «последний дар Изоры», называет он заветным даром любви», преподносимым в «чаше дружбы».

Эта демонстрируемая пелена любви, дружбы и заботы, в которую тщательно драпируется предатель («Берите Его и ведите Его осторожно»), сознательно посылающий своего избранника на смерть, возможно, более красноречиво свидетельствует о его помрачении, одержимости, духовном параличе, чем если бы он стал откровенно объяснять мотивы своих действий и проявлял откровенную враждебность.

Антон Столет

Поцелуй Иуды
Рассказ

"Друг мой, настоящая правда всегда
не правдоподобна, знаете ли вы это?
Чтобы сделать правду правдоподобнее,
нужно непременно подмешать к ней лжи."

Достоевский,
роман "Бесы".

Кто ты? И чему учишь? - спросил Никодим.
- Я сын Бога Живого, который умер. И учу я, как жить человеку в мире, где Бога больше нет!
- Как может Бог умереть?
- Бог Живой рождается и умирает, как и человек, в уготованный ему срок. Лишь непознаваемое божество вечно, ибо оно есть Время. Время сотворило пустое пространство, в котором находится все сущее. В нем и родился Отец мой, Бог Живой, которого вы зовете Ягве. А теперь он умер, ибо засохло Древо Жизни посреди рая, зачахло без садовника Адама, и нечем стало Ягве питаться.
- Так ты учишь, что Время - это Бог?
- И да, и нет! Время - первичная субстанция, оно выше существования. Придут лжеучителя и скажут: "Времени не будет!". Не верьте, это ложь. Есть Время, и есть времена. Времена приходят и уходят, миры создаются и уничтожаются, но у Времени нет ни начала ни конца. Время - это верховный Бог Саваоф. Отец же мой, Бог Ягве, создатель всего живого, ушел из мира сего. И я принес людям Благую весть: вы свободны! Ваш господин умер! Теперь только страх смерти держит вас в рабстве. Человек будет свободен, если ему станет все равно, жить или не жить!
- Как это все равно?! - удивился Никодим. - Но тогда найдутся такие, кто покончит собой!
- Многие! Многие уйдут из этого бренного тела и станут как Боги. Но только в том случае, если это будет акт свободы, а не от слабости и страданий.
- Так ты учишь смерти?
- Нет! Я учу жизни без страха смерти.
- И тебя понимают?
- Не знаю... Пока не очень. Но у меня есть последнее средство, которое их убедит.
- Что же это?
- Моя смерть! Они увидят, как я буду умирать и умру на глазах тысяч! Я, сын Бога Живого! И тогда они поверят, что Ягве умер, и они свободны.
- Как же они увидят твою смерть?
- О это не проблема! Умирать я буду долго и мучительно и сам принесу мой крест на Голгофу!
- Так ты хочешь умереть как преступник, позорной казнью через распятие не кресте?!
- Именно! Что может быть убедительней?! Умереть самой мучительной и самой позорной смертью. Так я покажу им, что Бог умер, и смерть не страшна. Ибо Отец мой, Бог Ягве, и был для вас болью страха смерти! Но его больше нет, и бояться нечего!
- Вряд ли твоя смерть в чем-то убедит их, - пожал плечами Никодим.
- Убедит! Смертию смерть поправ, я открою рабам Божьим путь к свободе!
- Да, но чтобы тебя приговорили к такой казни, ты должен совершить какое-то жестокое злодеяние.
- Вот-вот. В этом как раз ты и должен мне помочь. Научи меня, что нужно сделать, чтобы взойти на крест.
- Ты не разбойник. Даже за убийство беременной женщины или младенца, признают одержимым бесами и посадят на цепь, но не распнут. Я не вижу вариантов, которые привели бы тебя на Голгофу.
- Ты должен что-то придумать!
- Ах, разве вот это, - задумался Никодим, - если ты объявишь себя мессией, царем иудейским, наследником Давида. Впрочем и этого мало! Прибавь еще призывы к разрушению храма Соломона.
- Я сделаю все, как ты научил меня.
- Но на тебя кто-то должен донести. И этот человек будет обязан поклясться перед синедрионом, что говорит правду. Пусть это будет кто-то из твоего ближайшего окружения, а иначе ему не поверят. Найдется ли такой среди твоих учеников, который не побоится прослыть предателем?
- Да, такой ученик у меня есть. Правда, всего один. Иуда Искариот.

В четверг предпасхальной недели собрал Иисус двенадцать своих самых преданных учеников в тайне от других на прощальную беседу за вечерней трапезой. И когда они ели, Учитель сказал:
- Сегодня один из вас предаст меня!
- Кто же это, - спросил Петр, - не я ли?
- Нет, ты не справишься с этой миссией. Но я не буду называть его по имени. Он уже исполнил большую часть условленного, синедрион принял решение. Дело осталось за малым, предать меня в руки стражи.
В это время Иуда тихо поднялся и незаметно для других покинул дом.
В наступившей тишине Иисус продолжил:
- Вам же завещаю после моей смерти разнести Благую весть по всем землям известным и неизвестным, передать ее как народу избранному, так и язычникам: Бога-тирана больше нет. Человек свободен и сам волен выбирать свою судьбу. Исследуйте души свои и искорените из них страх, ибо: либо человек будет судить собственные страхи, либо страхи будут продолжать судить его.
- Как же страхи могут судить нас? - спросил Андрей.
- Судить человека означает определять его дальнейшую судьбу: где ему жить, среди кого ему жить и какое бремя нести. Избавьтесь от страха смерти, и вы будете свободны и счастливы. Но если хотите жить в мире и достатке, помните о вечном Времени и лишь ему поклоняйтесь.
- Как же помнить о нем? - снова спросил Андрей. - Время так бестелесно и ускользающе, что забыть о нем легче всего.
- А чтобы не было этого, - учил Иисус, - пусть на каждом храме как можно выше над землей будет установлен механический знак непрерывно текущего времени, знак Бога Истинного.
- Что же это за знак, - вмешался в разговор Иаков брат Иисуса.
- Придет час и откроется вам. Родятся искусные мастера, которые сотворят его руками своими во славу Бога Истинного и бессмертного. Когда же подобный знак будет носить на руке своей каждый взрослый, придет на ту землю мир и благоденствие.
- Мне не понятны речи твои, Учитель, - печально вздохнул Петр. - Хотел бы я уразуметь их, да видно не дано мне.
После трапезы Иисус с учениками отправился на вечернюю молитву.

Гефсиманский сад, освещенный бледным светом неполной луны, напоминал сцену римского Колизея, на которой актеры играли таинственную мистерию. Иисус вместе с учениками преклонил колени в направлении ночного светила и указав на него перстом сказал:
- Вот знак Бога Истинного, непрерывно текущего Времени. В его образе помолимся Богу вечному, никогда не умирающему, и будем жить в радости, не зная страха смерти, и забудем Бога тирана и деспота, который умер и никогда не воскреснет.
В это время на мосту, через реку Кедрон послышались тяжелые шаги группы вооруженных людей. Это были стражники храма Соломона. Они остановились в нерешительности, о чем-то тихо переговариваясь между собой. От них отделилась сутуловатая фигура невысокого человека, который не спеша подошел к Иисусу. Ученики удивленно узнали в нем Иуду Искариота.
- Учитель, я исполнил твою волю. Эти люди пришли арестовать тебя. Я сказал им: "Кого поцелую, тот и есть, возьмите его!".
- Значит целованием предаешь Сына Человеческого? - улыбнулся Иисус.
- Когда свершится, Учитель, я уйду вслед за тобой.

Яркое солнце освещало небольшой холм на окраине великого города Иерусалима. Народ называл это место Лысой горой, или Голгофой. Раз в году в пятницу перед Пасхой здесь распинали самых ужасных преступников. Обычно это были разбойники с большой дороги. Но на этот раз в числе трех был один преступник иного рода. Это и привело сегодня к месту казни неслыханное прежде число зевак. Казалось, что весь Иерусалим собрался здесь. Не обращая внимание на двух других страдальцев, толпа обсуждала центральную фигуру ужасного зрелища. Кое-кто из наиболее возбудимых кидал в Иисуса камни, а самые смелые, приблизившись на расстояние, куда еще допускал их римский центурион, поставленный здесь в качестве охранника, пытались плюнуть в лицо "Царю Иудейскому".
- Если ты действительно сын Бога Живого, то где твоя власть и сила? - кричал какой-то старик. - Как же ты допустил, чтобы тебя подвергли такому позору? Значит ты лжец!
- Он учил, что Бог Живой умер, - возразил кто-то. - И человек стал свободен. Теперь каждый сам вправе выбрать: жить ему или умереть. И как умереть.
- Никогда не поверю, что он добровольно избрал себе такое унижение! - закричала стоящая рядом женщина. - Это самозванец и бунтовщик. Я сама слышала, как он говорил, что храм Соломона будет разрушен, и не только камня на камне, но фундамента от него не останется.

Седьмой день уходящей недели, праздник в честь бегства избранного народа из рабства фараонова, которому суждено было стать началом освобождения человека от рабства внутреннего, завершался, как и любой другой день, заходом солнца за горизонт. В вечерних сумерках кто-то тихо постучал. Иуда Искариот негромко крикнул:
- Кто там за дверью?
- Это я, секретарь синедриона Никодим.
- Войдите, если вам что-то от меня нужно.
Крепкая не по годам фигура фарисея показалась на пороге.
- Я хочу сообщить тебе, что все было напрасно, - сказал старик.
- Почему?
- Эти одиннадцать ничего не поняли. Они похитили тело Иисуса из склепа, тайно похоронили его и теперь на всех углах кричат, что он воскрес из мертвых и вместе с телом вознесся на небо.
- Этого следовало ожидать, - пожал плечами Иуда. - Впрочем, мне все равно. Я ухожу вслед за Учителем. Уже все готово.
Он указал Никодиму на свою кровать, к высокой спинке которой была привязана в виде петли прочная пеньковая веревка-удавка, надежный помощник самоубийц.
- Желаешь ли ты присутствовать при этом?
- Да, я хочу знать, не испугаешься ли ты в последний момент.
- Как тебе угодно, - согласился Иуда. - Еще одно: возьми 30 сребреников и верни их в казну храма, мне они ни к чему.
Никодим тщательно пересчитал монеты и положил их в карман.
Тем временем Иуда лег спиной вниз на свое смертное ложе, приподнял голову и надел петлю. Веревка сдавила горло, и лицо налилось кровью. Тяжелое дыхание участилось, и глаза Иуды затянулись дремотной пеленой. Внезапно самоубийца вздрогнул и схватился обеими руками за удавку, ослабив давление. Дыхание выправилось, кровь отлегла, и он, вытащив голову из петли, сел на кровать и прошептал:
- Господи, Иисусе Христе! Мне страшно.
- Я помогу тебе, - сказал Никодим.
Он подошел к Иуде и подняв стоящий рядом табурет, ударил им несчастного по голове. Тот потерял сознание и грузно повалился. Никодим уложил тело в прежнее положение и надел петлю на голову. Сам же, сев на живот жертвы, плотно прижал его руки к кровати. Вскоре дыхание прервалось и сердце остановилось. Выдержав еще несколько минут Никодим встал, поставил табурет на место, осмотрел комнату и тихо вышел. "Он мог стать ненужным свидетелем, - подумал старик. - Ненужным и опасным. На этот раз он бы предал не только Иисуса, но и меня".
Улицы Иерусалима освещала теперь уже полная луна. На перекрестке кто-то истошно кричал: "Иисус воскрес из мертвых! Мы снова обрели Господа Бога Живого! Покайтесь рабы Божии и покоритесь! Бойтесь Бога и заповеди его исполняйте. Я Петр, лучший ученик Спасителя. Теперь я ваш первосвященник. Я отправляюсь в Рим, и там мне покорится сам император!"
- А вскоре они станут учить, что Времени не будет! - усмехнулся Никодим.
Луна подернулась дымкой, и старику показалось, что на диске светила он увидел лик Учителя. Но подул ветерок, небо вновь стало чистым. А на Земле начиналась новая эпоха...

Николай Ставрогин закончил писать, просмотрел последний раз рукопись и, взяв ее, а также прочную пеньковую веревку и кусок хозяйственного мыла, направился в мезанин. Там по деревянной, длинной, очень узенькой и крутой лестнице он поднялся на чердак. Рассохшаяся лестница пискляво поскрипывала, и это рассмешило молодого человека. Заранее принесенный табурет как бы дожидался хозяина. Положив листки с рукописью прямо на пол, Ставрогин встал на это прочное творение столярного искусства и перекинул один из концов веревки вокруг толстой балки, проходящей под крышей через всю длину чердака. Завязав веревку надежным узлом, он тщательно натер мылом ее нижнюю часть, на которой уже была сделана петля. Посмотрев на циферблат своих наручных швейцарских часов с "вечным календарем" фирмы "Breguet" гражданин кантона Ури просунул голову в петлю и решительно оттолкнул табурет в сторону...

Когда Варвара Петровна тяжело дыша поднялась по узкой лестнице и оказалась на чердаке, она сразу увидела висящее посередине тело сына. Вскрикнув и схватившись за сердце, женщина бессильно опустилась на пол. Ее взгляд скользнул по лицу повисельца. Умиротворенное выражение лица покойника так поразило ее, что она воскликнула: "Господи, Иисусе Христе!", - и перекрестилась. Машинально старая женщина взяла в руки стопку исписанных листков, на верхнем из которых крупными буквами было написано:

P.s. Мама, не показывай эту рукопись Федору Михайловичу. Господин Достоевский такой впечатлительный!..

Поцелуй Иуды (Лобзание Иуды)

Иуда Искариот, один из учеников Иисуса Христа, предал его, указав на него страже, поцеловав ночью в Гефсиманском саду после моления о чаше. Поцелуй Иуды относится в христианстве к числу Страстей Христовых и следует сразу за гефсиманским молением Иисуса.
Сцена поцелуя Иуды описана у всех евангелистов за исключением Иоанна, который только описывает сцену ареста.
От Матфея (Мф.26:47-49)
…вот Иуда, один из двенадцати, пришёл, и с ним множество народа с мечами и кольями, от первосвященников и старейшин народных. Предающий же Его дал им знак, сказав: Кого я поцелую, Тот и есть, возьмите Его. И, тотчас подойдя к Иисусу, сказал: радуйся, Равви! И поцеловал Его.
От Марка (Мк.14:44-45)
Предающий же Его дал им знак, сказав: Кого я поцелую, Тот и есть, возьмите Его и ведите осторожно. И, придя, тотчас подошёл к Нему и говорит: Равви! Равви! и поцеловал Его.
От Луки (Лк.22:47-48)
…впереди его шёл один из двенадцати, называемый Иуда, и он подошёл к Иисусу, чтобы поцеловать Его. Ибо он такой им дал знак: Кого я поцелую, Тот и есть. Иисус же сказал ему: Иуда! целованием ли предаёшь Сына Человеческого?
В апокрифе «Слово о сошествии Иоанна Крестителя во ад», восходящем к византийским сочинениям Евсевия Эмесского и Евсевия Александрийского, подробно рассказывается о том, как дьявол подтолкнул Иуду к предательству и проводится следующее рассуждение о его поцелуе в Гефсиманском саду:
О поцелуй, полный беззакония! О поцелуй, гибельный для души! О уступка геенне огненной! Блудница, целовавшая ноги Владыки, душу свою очистила от скверны. Этот же, поцеловав, душу свою погубил. Она, целуя, список грехов своих разорвала, этот же, целуя, вычеркнул себя из книг жизни. О премудрость женщины! О неразумье ученика! Когда она целовала ноги Владыки, ангелы радовались и венец ей готовили, когда этот целовал - бесы радовались и сплетали веревку для повешения.
Исследователи Нового Завета отмечают, что поцелуй, выбранный Иудой как условный знак для воинов, является традиционным приветствием у евреев. Целование перед предательством известно ещё из Ветхого Завета: полководец царя Давида Иоав перед убийством Амессая «взял… правою рукою Амессая за бороду, чтобы поцеловать его. Амессай же не остерегся меча, бывшего в руке Иоава, и тот поразил его им в живот» (2Цар.20:9-10). При этом комментаторы пишут: «Это действие, обыкновенно употребляемое как выражение дружества и любви, употребляемое Иудою как выражение предательства, показывает в Иуде или лукавство - желание и при самом конце скрыть от Иисуса Христа гнусный замысел против Него, или крайнюю злобу, насмешливо употребляющую доброе орудие для причинения крайнего вреда, или безсмыслие, не понимающее внутреннего значения употребляемых действий».
Феофилакт Болгарский в своём толковании на Евангелие от Луки пише т :
Иуда идущим на Иисуса поставил знаком поцелуй, но чтобы они не ошиблись по причине ночи, указал не издалека. Чтобы Иисус не скрылся, для сего они приходят с фонарями и светильниками. Что же Господь? Он допускает к Себе с этим вражеским поцелуем. И громовые стрелы не просыпались в неблагодарного и коварного! Так, Спаситель учит нас незлобию в таких обстоятельствах. Он с укоризной говорит только: Иуда! целованием ли предаешь? Ужели не устыдишься самого вида предательства? Зачем к дружескому поцелую примешиваешь предательство, дело вражеское? Да и кого предаёшь? Сына Человеческого, то есть смиренного, кроткого, снисходительного, вочеловечившегося ради тебя, и притом истинного Бога. Говорит это потому, что до последнего времени пламенел к нему любовью
Иоанн Златоуст в своей Беседе «О предательстве Иуды» пишет о причинах, по которым Иуда сделал знак мира знаком предательства: «Знаю, кто показал тебе путь коварного лобзания: диавол внушил тебе такие объятия, а ты, повинуясь злому советнику, исполняешь волю его».
[«Поцелуй Иуды» стал идиомой, выражающей высшую степень коварства человека, а также символом предательства. В Православной церкви на литургии перед причастием читается молитва в которой верующие просят Бога сделать их причастинком своих Тайн и обещают: «не бо врагом Твоим тайну повем, ни лобзания Ти дам, яко Иуда, но яко разбойник исповедаю Тя».
Сцена поцелуя Иуды часто встречается в изобразительном искусстве, особенно в росписях и фресках церквей, где присутствует на страстных циклах в композициях ареста Иисуса.