Божественная любовь в сравнении с человеческой любовью. Любовь божественная и любовь человеческая

Размышления о Книге Иова

Человеку свойственна неиссякаемая жажда любить и быть любимым. Любовь - познание, радостное ощущение себя в другом, другого в себе. Когда Господь приводит Еву к Адаму, он сразу же узнает ее как “кость от костей, плоть от плоти”своей (Быт 2:23), то есть осознает ее сопричастность себе. Это единение двух любящих людей дает чувство полноты; такая любовь - дар Божественной любви, который приемлется послушанием и помогает человеку обрести благую часть в Боге.

После грехопадения, отторгнув по своей воле животворящую благодать, человек теряет целостность мировидения. Мир из радостного и любимого становится мрачным и враждебным. Человек утрачивает взаимосвязь ума и сердца, лишаясь единения с другими, а тем самым и возможности Богообщения.

Оставление человеком “первой любви” влечет за собой “ум­ножение беззакония” и приведет, в конце концов, к тому, что “во многих охладеет любовь”, то есть произойдет окончательное отторжение человека от Бога, ведущее к смерти (см. Откр 2:4; Мф 24:12).

Ничего более страшного с человеком уже не может случиться, ибо, как сказал герой одного из фильмов Андрея Тарковского, “человек погибает без вселенской любви”.

Вот эту гибель и ощущает Иов, проклиная день и ночь, в которых человек томится, обреченный на незнание, непонимание и безответность, ибо “путь закрыт” и Господь “окружил его мраком” (Иов 3:23). Невыносимое чувство богооставленности охватило сердце Иова; видимо, это те самые стрелы Вседержителя, яд которых пьет дух его (Иов 6:4).

Иов уверен, что Бог все устрояет во благо любящих Его, но ему необходимо личное общение с Богом, необходимо чувство ответной любви, постоянное богоприсутствие в сердце. Только тогда сможет он принять все, что бы ни происходило с ним в этой жизни, зная, что Господь “восставит из праха распадающуюся кожу” и он во плоти узрит Бога (Иов 19:25–26).

Все можно выдержать, если понимаешь смысл происходящего, поэтому и обращается Иов к Богу со словами: “Не обвиняй меня; объяви мне, за что Ты со мною борешься?” (Иов 10:2). Для Иова крайне важно понять, сможет ли он во время своей жизни оправдаться пред Богом (Иов 9:2), коль скоро ему не хуже, чем другим, известно, что никто не может родиться “чистым от нечистого” (Иов 14:4), или, как справедливо говорит Иов, “хотя бы я омылся и снежною водою и совершенно очистил руки мои, то и тогда Ты погрузишь меня в грязь, и возгнушаются мною одежды мои” (Иов 9:30–31).

Лишение, по причине первородного греха, “славы Божией” (Рим 3:23) и невозможность познать Божественную любовь делает его жизнь безотрадным гноищем.

Не дерзкое стремление состязаться с Богом движет Иовом - он знает, что Господь “разумом Своим сражает <…> дерзость” (Иов 26:12), - а дерзновенное желание найти объяснение причин, по которым наказывает Господь любящих и преданных Ему. Эту дерзновенность некоторые почему-то называют богоборчеством вслед за друзьями Иова, упрекающими его: “Что устремляешь против Бога дух твой?” (Иов 15:13). Но против Бога восстают как раз те, которые “обрекают” друга своего “в добычу” (Иов 17:5), не сочувствуют ему, не отстаивают его правду пред Богом, благодаря за благодеяния, которые он им оказывал.

Как же устранить противоречие между благодатью Божией, изливаемой на ветхого человека, и его бедственным положением, когда сердце закрыто для этой благодати и невозможно не только приумножить любовь к другому, но и сохранить ее искры в своем сердце, если “объяли дни скорби” (Иов 30:16), и уже нет “мира, нет покоя, нет отрады: постигло несчастье” (Иов 3:26), когда любовь уже не услаждает наше самолюбие, а требует от нас жертвенности.

Грех постоянно отторгает человека от любви, охлаждает сердце. Как уничтожить это средостение греха, разрешить противоречие между сердцем и умом, когда сердце уверено в существовании Божественной любви, но не познало ее еще опытно, поэтому ум не может понять и принять эту любовь, томясь тяжкими сомнениями? Возможно ли человеку без помощи Божией найти какой-либо выход? На что ему можно надеяться? Или, как говорит Иов, “есть ли во мне помощь для меня, и есть ли для меня какая опора?” (Иов 6:13).

Дружба и любовь непрочны, делает он безотрадный вывод, испытав на себе немощь человеческих чувств, замешанных на самолюбии, ревности, зависти, человекоугодии. Какое тяжкое прозрение! “Покинули меня близкие мои, и знакомые мои забыли меня. Пришлые в доме моем и служанки мои чужим считают меня; посторонним стал я в глазах их. Зову слугу моего, и он не откликается; устами своими я должен умолять его, - плачет сердце Иова. - Дыхание мое опротивело жене моей, и я должен умолять ее ради детей чрева моего. Даже малые дети презирают меня: поднимаюсь, и они издеваются надо мною. Гнушаются мною все наперсники мои, и те, которых я любил, обратились против меня” (Иов 19:14–19); “люди отверженные, люди без имени, отребье земли <…> удаляются от меня и не удерживают плевать пред лицем моим” (Иов 30:8,10). Мало того, Иов стал “посмешищем для друга своего”, - человек, “который взывал к Богу, и которому Он отвечал, посмешищем - человек праведный, непорочный” (Иов 12:4)!

И Иов, мужественно перенеся все постигшие его скорби, оставаясь непоколебимым в своей верности Богу после всех испытаний, которые только может помыслить человек, не выдерживает семидневного молчания друзей своих, этих “сынов века сего” (см. Лк 16:8), на сердцах которых, ослепленных страстями, лежит покрывало неведения (2 Кор 3:15). Пред ним впервые предстает разверзнутая пропасть отчуждения, которую не могут, оказывается, преодолеть даже самые близкие ему люди.

Но Иова приводят в смятение не споры и жестокие доказательства той правоты, на которой начинают вскоре настаивать друзья его и, желая превратить ночь в день, а “свет приблизить к лицу тьмы” (Иов 17:12), стараются убедить Иова, что он страдает за свое нечестие (Иов 15:5), - он оставался бы, по его словам, при этом спокойным (Иов 17:2), - но как потерпеть бессердечие друзей, видящих его при смерти и не стыдящихся обвинять его в пустословии (Иов 11:3)! Именно это окамененное нечувствие , при котором слова друга теряют смысл, убивает Иова. Все предательства можно перенести, только не предательства тех, с кем имеешь духовное родство, на чье взаимопонимание рассчитывал. “Ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня; и чего я боялся, то и пришло ко мне” (Иов 3:25). Что может быть ужаснее для человека, имеющего любящее сердце, чем пытка одиночеством? “До чего не хотела коснуться душа моя, то составляет отвратительную пищу мою” (Иов 6:7), - не потому ли, что те, которых он любил, обратились против него (Иов 19:19)?

“Доколе будете мучить душу мою и терзать меня речами?” (Иов 19:2) - обращается к друзьям Иов, ибо “смерть и жизнь - во власти языка” (Притч 18:22), и слова того, к кому питаешь любовь, “рассекают внутренности” (см. Иов 16:13).

Больно, очень больно счищать с себя отпадающие куски плоти (Иов 2:8), теряя привычные и дорогие сердцу привязанности. Но нельзя ожить, не умирая. Нельзя обрести духовное, не расставшись с плотским. Образ змеи, которая освобождается от старой кожи, проползая между ранящих ее острых камней, упоминаемый Святыми отцами, является здесь наиболее подходящим и точным. Теперь надежда только на Бога: “Заступись, поручись Сам за меня пред Собою! Иначе кто поручится за меня? Ибо Ты закрыл сердце их от разумения, и потому не дашь восторжествовать им” (Иов 17:3–4).

И пока не придет помощь от Бога, Иов будет томится от невозможности познать любовь Божию: “Истаевает сердце мое в груди моей!” (Иов 19:27), “я взываю к Тебе, и Ты не внимаешь мне, - стою, а Ты только смотришь на меня. Ты сделался жестоким ко мне” (Иов 30:20–21). Так сетовать может только тот, кто жаждет ответной любви, кто только в ней полагает свою жизнь. Но чтобы принять любовь, необходимо понять Любящего, необходимо почувствовать к Нему доверие.

Но как бывает трудно человеку, особенно если он “непороч­ный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла” (Иов 1:8; 2:3), однако, несмотря на это, “пресыщен унижением” (Иов 10:15); к тому же “плоть его на нем болит, и душа его в нем страдает”(Иов 14:22)? Как ему разрешить, казалось бы, неразрешимое: почему, например, праведники терпят скорби, а нечестивые пребывают в довольстве, “почему беззаконные живут, достигают старости, да и силами крепки?” (Иов 21:6), почему “один умирает в самой полноте сил своих, совершенно спокойный и мирный” (Иов 21:23), “а другой умирает с душею огорченною, не вкусив добра” (Иов 21:25)? И почему “в городе люди стонут, и душа убиваемых вопит”, а “Бог не воспрещает того” (Иов 24:12)?

Но такое желание понять суть происходящего, выходя при этом за пределы законов познания, можно уподобить попытке рассмотреть цветок с завязанными глазами. Здесь не поможет “дух разумения”, на который так надеются друзья Иова (Иов 20:3), опираясь на собственные представления о справедливости. Только нерассуждающее сердце, исполненное любви, которая “долготерпит, милосердствует <…> все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит” (1 Кор 13:4–7), сможет устранить все возникающие противоречия.

Но чтобы сердце стало таким, любовь должна раскрыть свою тайну, проявив свое самое главное свойство: предстать любовью-жалостью, способною на подвиг сострадания. А эта тайна становится доступной только страдающему сердцу; только страдания постигают суть любви, которая является даром Божиим.

Именно благодаря скорбям, благодаря тому, что плоть его болит, душа страдает, а “лицо побагровело от плача” (Иов 16:16), приходит к Иову прозрение. Он убежден, что “к страждущему должно быть сожаление от друга его”, но подвиг сострадания возможен лишь в том случае, если друг не оставил страха к Вседержителю (Иов 6:14). Иначе надежда тщетна. И “сыны века сего” оказываются “неверны, как поток, как быстро текущие ручьи, которые черны от льда и в которых скрывается снег. Когда становится тепло, они умаляются, а во время жары исчезают с мест своих. Уклоняют они направление путей своих, заходят в пустыню и теряются” (Иов 6:15–18).

Не так нужны объяснения происходящего самому Иову, - он с благодарностью принимает от Бога и доброе и злое (Иов 1:21; 2:10), как его мучает невозможность оправдаться перед друзьями, которые дороги ему, поэтому он просит, чтобы Господь Сам заступился за него, оправдал его в глазах людей, которые мыслят в рамках законов плоти.

Но чтобы преодолеть немощь человеческой любви, требуется подвиг: необходимо принести свое самолюбие в жертву, требуется осознание своей немощи, признание своего непонимания, своей слепоты (Ин 9:41).

Не смогут понять страданий Иова друзья его, которые преисполнены лжесвидетельств. “Злоба твоя велика, и беззакониям твоим нет конца” (Иов 22:5), - спешат обличить они праведника, объясняя свои слова тем, что Бог “по делам человека поступает с ним и по путям мужа воздает ему” (Иов 34:11) и что “ищущие Господа не терпят нужды ни в каком благе” (Пс 33:11), а “нечестивому не будет добра” (Еккл 8:13).

Друзья, ожидая в награду за исполнение закона “благо, чтобы есть и пить и услаждать душу свою от труда своего” (Еккл 2:24), находят обоснование своей правоты в ложно понимаемом принципе воздаяния, строя свое общение с Богом на основе юридических отношений, а не на любви, не понимая, что земные блага, которые воспринимаются нами как символ нашего благочестия, пред лицем Божиим теряют всякую ценность, ибо затрагивают область плоти, а не духа. Смысл истинных благ сокрыт от сторонних наблюдателей. Понятие благ гораздо шире наших представлений о них. Истинные блага - это не “пища и питие”, хотя и подается Господом все необходимое любящим Его. Но лучше сказать вслед за Апостолом, что “любящим Бога <…> все содействует ко благу” (Рим 8:28).

Угодить Богу, исполнить закон может только любящее сердце (Рим 13:10), без которого все наши рассуждения окажутся бесплодными и ожидания наши будут посрамлены; как говорит Иов, “когда я чаял добра, пришло зло; когда ожидал света, пришла тьма” (Иов 30:26). Не может человек, уповая на собственный разум, помочь бессильному, поддержать немощного, подать совет мудрому и вникнуть до конца в суть дела (Иов 26:2–3). Правда такого человека пред лицем Бога окажется неправдой, если стремление настоять на своем затмевает разум человека настолько, что он уже не видит, кто перед ним, не спешит разделить с другом его скорби, покрывая возможные прегрешения любовью, а выискивает несуществующие грехи только для того, чтобы доказать свою правоту, - в таком человеке нет духа Божия. Потому и спрашивает Иов друга после его обличительной речи, преисполненной кажущейся правды: “Кому ты говорил эти слова, и чей дух исходил из тебя?” (Иов 26:4), - ибо любовь плачет с плачущим и радуется с радующимся. Ведь все, что говорят друзья Иова, известно и ему. “Подлинно, только вы люди, и с вами умрет мудрость! - с горькой иронией отвечает Иов друзьям. - И у меня есть сердце, как у вас; не ниже я вас; и кто не знает того же?” (Иов 12:2–3), поэтому и напоминания друзей подобны пеплу (Иов 13:12). Не в поучениях нуждается измученное сердце Иова, а в милости, жалости и сострадании; даже если бы Иов был и неправ, по закону любви неправду его должны были бы покрыть друзья его, ибо любовь “все покрывает” и “все переносит” (1 Кор 13: 7).

Только сострадание право, любые кажущиеся справедливыми высказывания, любые объяснения рассыпаются в прах пред страданиями других, и никогда невозможно понять их причину, или, как говорит Иов, найти “корень зла” (Иов 19:28), ибо что может понять человек, как может исследовать бездну, если для него не отворялись еще “врата смерти” (Иов 38:16–17), если он может наблюдать лишь “седьмой день”, а тайны “восьмого дня” сокрыты перед ним, а если и видимы, то “как сквозь тусклое стекло, гадательно” (1 Кор 13:12).

Но Иов ждет от друзей невозможного. “Помилуйте меня, помилуйте меня вы, друзья мои, ибо рука Божия коснулась меня. Зачем и вы преследуете меня, как Бог?” (Иов 19:21–22), - обращается он к ним, хотя и понимает тщетность такой просьбы: “Говорил ли я: дайте мне, или от достатка вашего заплатите за меня?” (Иов 6:22). Друзья, находясь в состоянии куда более печальном, чем Иов (чего они, впрочем, и не осознают), не могут ему ничем помочь. Милость возможна только от избытка любви, которым и можно “заплатить” за страждущего, чтобы “выкупить” его из греховного плена страстей, леденящих сердце, растопить его своей любовью, которая превышает все духовные дары. Но разве возможно человеку, опутанному страстями и обреченному на медленное умирание, понести такую любовь, имя которой - Жертва. Можно ли научиться этой любви? И как найти ее?

Только сама Божественная любовь может раскрыть перед человеком всю глубину смысла своего имени, только она одна может указать место, где ее найдут ищущие: истинная любовь, “любовь Божия” обретается в средостении Креста, распахивая навстречу каждому свои объятия, не ожидая ответного чувства; любят не за что-то, а потому что не могут не любить, любят не близкого по плоти или по духу, а ближнего, то есть любого , уже одно существование этого любого наполняет душу полнейшей радостью и сладчайшей теплотой.

Человек, испытавший подобную любовь, свидетельствует всему миру, как свидетельствовал святой апостол Павел, что “ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем” (Рим 8:38–39), потому что “для меня жизнь - Христос, и смерть - приобретение”. “Влечет меня то и другое” (Флп 1:21,23), ибо “уже не я живу, но живет во мне Христос” (Гал 2:20).

Святитель Феофан Затворник объясняет сказанное как бы от лица самого Апостола: “Я уверен, что кто вкусит однажды истинную любовь к Богу, того ничто уже от нее оторвать не может, тот не променяет ее уже ни на что и не позволит себе прильнуть сердцем к чему-либо другому, кроме Бога” .

Доказать эту преданность и потребовал дважды от Иова сатана, который, будучи исполнен равнодушия и злобы, может мыслить отношения людей к Богу и друг к другу только на уровне расчета и взаимной выгоды. Сатана вступает в спор с Богом, поставив под сомнение богобоязненность и непорочность Иова и предлагая испытать его: “Разве даром богобоязнен Иов? Не Ты ли кругом оградил его и дом его и все, что у него? Дело рук его Ты благословил, и стада его распространяются по земле; но простри руку Твою и коснись всего, что у него, - благословит ли он Тебя?” (Иов 1:9–11).

Не удовлетворившись мужеством и верностью Иова, с которыми праведник перенес все искушения, сатана требует от Бога подвергнуть в следующий раз смертельной опасности самую его жизнь, полагая, что тогда уж Иов не сможет устоять и отречется от Бога, похулив Его (Иов 2:9). “Кожу за кожу, а за жизнь свою отдаст человек все, что есть у него; но простри руку Твою и коснись кости его и плоти его, - благословит ли он Тебя?” (Иов 2:4–5). Человеку в лице Иова предлагается доказать, что можно оставаться верным Богу, любить Его (а благословение и есть ничто иное, как проявление любви), не получая за это временные тленные блага, а лишь наслаждаясь постоянным пребыванием с Богом, только в этом видя источник радости и счастья.

Таким образом перед человеком ставится сложная задача: определить, что же для него является истинным благом, другими словами - благодарит ли человек только за то, что сулит ему удовольствие, либо благодарность составляет неиссякаемую потребность души и уже само благословение несет в себе полноту наслаждения и счастья? То есть, можно ли любить ради любви, как, по словам святого Иоанна Златоуста, любил Христа святой апостол Павел: “не ради принадлежащего Христу, напротив, все Христово любил ради самого Христа, к Нему устремлял взор свой и одного страшился - отпасть от сей любви”, потому что “отпасть от любви Христовой для него было ужаснее самой геенны, равно как пребывать в любви вожделеннее Царства” ?

Но такая любовь ускользает от того, кто ищет свою выгоду, надеясь на “плоть и кровь” (Мф 16:17), кто расчленяет единое, то есть плотское и духовное, полагая, что человек может черпать жизненные силы из временного и тленного.

О подобных людях говорил пророк: “Проклят человек, который надеется на человека и плоть делает своею опорою, и которого сердце удаляется от Господа. Он будет как вереск в пустыне и не увидит, когда придет доброе, и поселится в местах знойных в степи, на земле бесплодной, необитаемой” (Иер 17:5–6). Знойной степи и бесплодной пустыне уподобляет пророк окаменевшее сердце такого человека, оно не “имеет корня” (Лк 8:13), а потому и не может уразуметь “доброго”, подвергаясь проклятию и отчуждению от Бога. “Страшно впасть в руки Бога живаго” (Евр 10:31), и только смиренное сердце останется без наказания.

Обличители забывают, что каждый может оказаться на месте страждущего, и тогда его понятие о справедливости непременно изменится. Об этом и напоминает друзьям Иов: “Хорошо ли будет, когда Он испытает вас?” (Иов 13:9), и что бы вы сказали, “если бы душа ваша была на месте души моей?” (Иов 16:4).

Но предупреждение Иова не страшит друзей и они не прекращают нападок на него, видя только себя и ценя только свои переживания. “Упрек, позорный для меня, выслушал я”, - говорит один из друзей Иова (Иов 20:3), - не чувствуя неуместности подобных претензий и обид. Они не хотят потерпеть даже малости, когда это касается их, требуя от другого в то же время подвига, явно превышающего человеческие возможности, не опасаясь быть отвергнутыми за это Богом. Ибо друзья не понимают самого главного: люди с подобным устроением души не могут пребывать с Господом, Который смотрит не на внешнее поведение, а проникает сердце и испытывает внутренности, “чтобы воздать каждому по пути его и по плодам дел его” (Иер 17:10). Пытаясь уличить Иова в нечестии, они говорят ему: “Богобоязненность твоя не должна ли быть твоею надеждою, и непорочность путей твоих - упованием твоим?” (Иов 4:6). Но не любовь к Богу, а страх наказания руководит ими. Им доступны пока лишь отношения к Богу либо как раба к господину, либо как наемника к хозяину, верность которых зиждется на страхе или на ожидании определенной платы. По-видимому, именно так понимают друзья Иова смысл слова “богобоязнен­ность” своим сердцем, ослепленным высокоумием, из-за которого они ничего не могут “сообразить” (Иов 37:19), являясь послушным орудием ангелов тьмы. Видя, что друзья одержимы лукавым духом, который “на все высокое смотрит смело” и является царем “над всеми сынами гордости” (Иов 41:26), спрашивает Иов одного из них: “Будет ли конец ветреным словам? и что побудило тебя так отвечать?” (Иов 16:3).

Не потому ли попустил Господь сатане искушать Иова, что дух ревности, зависти и злобы давно уже овладел его друзьями и они помышляли в сердце своем, не понимая, что это голос врага Божия: “Разве даром богобоязнен Иов?” (Иов 1:9). Как знать, может быть именно эти помыслы и послужили причиной несчастий Иова? Ведь нечестивый зачинает зло, рождает ложь, и утроба его приготовляет обман (Иов 15:35), который служит жилищем лукавого.

Иов также трепещет пред лицем Божиим, размышляя о вечности, и страшится имени Его (Иов 23:15). Но “дух Божий в ноздрях моих”, - говорит он (Иов 27:3). Душа Иова жаждет познать истину, которая бы смогла избавить его от рабского страха, ибо, по словам святого евангелиста Иоанна, только она может сделать человека свободным (Ин 8:32). “Пусть Он только обратил бы внимание на меня <…> и я навсегда получил бы свободу от Судии моего” (Иов 23:6–7). “Вот, Он убивает меня, но я буду надеяться; я желал бы только отстоять пути мои пред лицем Его!” (Иов 13:15).

В отличие от друзей, Иов знает, что страх Божий - это не “животный страх”, который охватывает человека, боящегося лишиться земных благ, и всех делает рабами, как сказал апостол Павел: “От страха смерти подвержены рабству” (Евр 2:15).

Но Божественная любовь лишает человека страха, ибо “со­вершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение” (1 Ин 4:18); страх за свою плоть унижает человека и превращает его жизнь в настоящую пытку. Ведь человек, полагающий основой своей жизни заботу о собственном благополучии, постоянно умирает “от недостатка разума” (Притч 10:21).

И Иов, дни которого угасают, и он находится уже у края гроба (Иов 17:1), раскрывает друзьям тайну богобоязненности, ничего не имеющей общего с боязливостью: “Вот, страх Господень есть истинная премудрость, и удаление от зла - разум” (Иов 28:28).

Иов боится быть отчужденным от Бога: “Неужели величие Его не устрашает вас, и страх Его не нападает на вас?” (Иов 13:11), - обращается он к друзьям. Ибо что, как не отсутствие страха Божия, побуждает друзей так гордо отвечать и рассыпать бездумно “ветреные слова”? - Только страх Божий дает возможность усомниться в собственной правоте и быть осторожным при обличениях.

Но люди человекоугодливые, пристрастные, стремящиеся извлечь корысть из общения с ближними, которая может проявиться в стремлении показать свое разумение, используя для этого даже несчастье друзей, не понимают, что “устами губят ближнего своего” (см. Притч 11:9) и оказываются отторгнутыми от Божественной любви, потому что “питают в сердце гнев и не взывают к Нему, когда Он заключает их в узы” (Иов 36:13). “Как сильны слова правды!” (Иов 6:25), но лицемеры извращают слова, и слова теряют силу, становятся бесплодными, “празд­ными”. Господь не оставит их без наказания, “хотя они и скрытно лицемерят” (Иов 13:10), и “когда возьмет, когда исторгнет Бог душу” их, какая останется для них надежда (Иов 27:8)? Господь не даст “восторжествовать им” и они не пойдут “пред лице Его” (Иов 13:16), а окажутся изверженными во “тьму внешнюю” (Мф 22:13), которую они и возлюбили (Ин 3:19), ибо каждый наследует ту часть, к которой прилепился при жизни.

Можно ли любить Бога, не испытывая любви к ближнему, и думать, что ты боишься Бога, если дерзок с ближними своими, если угождаешь человеку ради собственной пользы, если ждешь для себя выгоды, и пред сильным, который облечен властью или умеет дерзко постоять за себя, склоняешь свою голову, а смиренного унижаешь и обличаешь в грехах, не стыдясь его седин, и не боясь согрешить лжесвидетельством.

Друзья Иова, “подняв глаза свои издали, не узнали его” (Иов 2:12). Пред ними был уже не тот человек, которому все внимали и безмолствовали при его совете, не рассуждая уже после его слов (Иов 29:21–22), увидев которого юноши прятались, “стар­цы вставали и стояли” при нем, “князья удерживались от речи и персты полагали на уста свои” (Иов 29:8–9). “Ухо, слышавшее меня, ублажало меня, - говорит Иов, - око видевшее восхваляло меня” (Иов 29:11). Что же изменилось, почему те, которые “ждали его, как дождя” и “как дождю позднему, открывали уста свои” (Иов 29:23), теперь бесчестят его, “придумывают речи для обличения” и “роют яму” другу своему? (Иов 6:26,27).

Теперь Иов немощен, “тело его одето червями и пыльными струпами; кожа его лопается и гноится” (Иов 7:5). Он не может уже “спасти страдальца вопиющего и сироту немощного”, потому что сам стал этим страдальцем и беззащитным сиротой, дом его не распахнут для утешения страждущих, в нем теперь хозяйничают “пришлые”.

“Так как Он <…> поразил меня, то они сбросили с себя узду пред лицем моим” (Иов 30:11). В этих словах объяснение столь дерзких нападок на Иова его друзей: уж очень велик соблазн унизить мудрого и обличить праведного, если есть такая возможность. Питая в сердце гнев (Иов 36:13) и зависть и не заботясь о своем исправлении, друзья спешат оправдаться пред своей совестью, но их “мысли и ухищрения” - “одна ложь” (Иов 21:27,34), ибо они подвластны “закону греха и смерти” (Рим 8:2).

Чтобы сокрушить, казалось бы, непоколебимую стену греха между Богом и человеческим сердцем, чтобы жить “не по плоти, но по духу” (Рим 8:1), нужен Посредник, который “положил бы руку свою на обоих нас” (Иов 9:33). “Я знаю, Искупитель мой жив!” (Иов 19:25), - восклицает истерзанное сердце Иова. Искупить грех, вернуть человека в первозданное состояние “первой любви” может только Тот, Кто Сам этому греху неподвластен; научить любви, вложить ее в сердце способен лишь Тот, Кто Сам умеет любить. Поэтому Искупителем и Посредником может быть только Бог, возвращающий человеку целостное видение мира. Только Господь может претворить любовь рассудочную, оценивающую, выгадывающую, которая по сути есть эгоистическая любовь к себе, лишь усугубляющая разделение, в любовь животворящую, которая “никогда не перестает” (1 Кор 13:8), в любовь, неподвластную человеческим немощам.

Но чтобы обрести истинную любовь, необходимо сначала избавиться от любви чувственной, замешанной на самоугождении, на страстях по плоти. “Не мир пришел Я принести, но меч” (Мф 10:34), - говорит Господь, - меч, которым и следует отсечь все, что недостойно Царства Божия. А недостойно Царства Божия то, что делаем в угоду себе, своим плотским чувствам, все это наследует смерть и рассыпается в прах. Другими словами, для того, чтобы Божественная любовь вселилась в сердце, человеческая любовь должна претерпеть изменение, преобразиться из любви чувственной, плотской в любовь духовную.

Но такое изменение невозможно без Жертвы, которая и стоит во главе нашего спасения: Господь ради нас претерпел смерть, чтобы мы ради Него смогли жить, потому что Он “не есть Бог мертвых, но живых” (Мф 22:32).

Господь раскроет нам Свои объятия, бросится нам навстречу, как любящий Отец, если мы дадим Ему возможность спасти нас, принеся Ему в жертву свое смиренное сердце, ибо только сокрушенный дух может принять спасительную благодать Божию. Для этого от нас потребуется подвиг: мы должны будем пожертвовать “своим имением”, вернуть Отцу то, что было отторгнуто от Него нашей гордыней (Лк 15).

“Попрать”, уничтожить смерть можно только уничтожив в себе ветхого человека, раба и наемника, а обрести жизнь можно лишь добровольным умиранием. Господь жертвует Своей жизнью ради любви к нам, мы должны принести ответную жертву ради любви к Нему, отдавая жизнь свою Богу и друг другу, не ожидая никаких наград, ибо истинная любовь не может не жертвовать.

“Мои глаза видят Тебя!” (Иов 42:5), - восклицает в великой радости Иов, получая сторицей награду за свое многострадание. То, во что он так твердо верил, свершилось для него уже в этой жизни. Он узрел Бога духовным взором, узрел телесными очами, преображенными благодатью Божией, узрел вожделенную Красоту, прилепившись к Которой, обретаешь истинную полноту и радость. В Ее сиянии любые телесные и душевные страдания становятся блеклыми и ничтожными, как явно свидетельствовали христианские мученики с первых же дней существования Православной Церкви.

Претерпев все крестные муки: отречение и малодушие друзей, которые “увидели страшное и испугались” (Иов 6:21), плотские страдания и, наконец, ужас богооставленности, Иов обретает и плоды этих мук, которые получают идущие вслед за Спасителем: всепрощающее сердце (“Иисус же говорил: Отче! Прости им, ибо не знают, что делают” (Лк 23:34)) и усыновление (“Жено! се, сын Твой. Потом говорит ученику: се, Матерь твоя” (Ин 19:26–27)).

Неиссякаемая радость о Господе коснулась сердца Иова и принесла ему покаяние, истинное преображение сердца и ума: “Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя; поэтому я <…> раскаиваюсь в прахе и пепле” (Иов 42:5–6).

Своими страданиями и любовью он освободил и друзей, своих “жалких утешителей” (Иов 16:2), находящихся на краю гибели, и сам, благодаря молитве за них, получил всевозможные дары: И возвратил Господь потерю Иова, когда он помолился за друзей своих (Иов 42:10); он обрел радость о Господе, которую оставили прародители в раю, питаясь в поисках наслаждений плодами смертоносного древа.

Итак, Любовь являет нам Свою тайну на Кресте, раскрываясь как Жертва, когда весь искупительный путь Господа предстает пред нами в виде превосходящих всяческое разумение страданий и унижений, вобрав всю немощь человеческой природы, чтобы растерзать на Кресте Послушания смерть. Но чтобы участвовать в этой спасительной Любви, от нас требуется, казалось бы, совершенно невозможное: отвергнуться себя, взять крест свой и следовать за Господом (Мф 16:24). Как писал Наполеон, завершая свой жизненный путь, “Иисус Христос предъявляет трудное для выполнения требование, превосходящее все другие требования. Он просит человеческого сердца”. Но “невозможное человекам, возможно Богу” (Лк 18:27). И устрашающие нас страдания несут радость и утешение; Крест, на который мы с ужасом взираем, думая, что он раздавит нас, становится двумя крылами за спиной. Все, что мы приносим Господу, возвращается нам с избытком, сердце, врученное Богу, переполняется Его благодатью и обретается душа, потерянная ради Господа (Мф 16:25). Получить можно, только отдавая. Таков закон духовной жизни (Мк 10:29–30).

И тогда наше сердце воспламенится, с помощью Божией, любовью ко Господу и друг к другу, открывая в себе неиссякаемый источник “воды живой”, текущей “в жизнь вечную” (Ин 4:14). От нас зависит только возжелать это чувство любви “всем сердцем, и всем умом, и всею душою, и всею крепостью”, и тогда Господь Сам вложит в наше отверстое навстречу Ему сердце, томящееся “духовною жаждой”, “угль, пылающий огнем”, о котором Господь говорил: “Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся” (Лк 12:49), - тот огонь, который так жаждал узреть в наших сердцах Спаситель, страдающий на Кресте (Ин 19:28).

Любовь в её сердце поселилась, когда она была юна, наивна и прекрасна. Это была её первая любовь, сильная и страстная. Он зажег её настолько сильно, что от юного создания шла нескончаемым потоком энергия, и все окружающие подпитывались от нее, поподая под лучи света которые от нее шли. Юное создание с чистыми мыслями, еще не догадывалась как бывает в жизни и как убивают любовь бесчувственные люди, искореняя ее из самого сердца.

Он тоже был молод и красив как бог, горячие карие глаза горели...

Любовь в Интернете
Каждая семья трактует развод по-своему. Хотя, казалось бы, о чем спорить? Развод - всегда - для одних стресс, для других - благо.

В принципе, семья - это всегда проблемы. Иногда людям удается их преодолеть, чаще они делают вид, что все проблемы остались в прошлом, и окружающие считают их семью образцовой. Но проблемы никуда не уходят, они остаются. И родные когда-то люди становятся чужими, равнодушными по отношению друг к другу. Многим даже домой идти не хочется, чтобы не...

Любовь... это очень больно. Аккуратным почерком вывожу на листке чёрной ручкой: "Любовь=БольхБоль"... Такая некая формула Любви, формула Боли... Жаль, что только не проходит... Не лечит время раны, не верьте этому. Притупит Боль, но оставит след... А порезы на сердце не заживают, они с каждым новым разом становятся глубже... Но вот из ран-то уже ничего не льётся... Закончилось всё... Раны источают адскую Боль в душе, долбят ей по сердцу... И какая-то она тупая, эта Боль...

Любовь... это...

Любовь,
Чтоб её налево. Каждый день кто-то влюбляется, ссориться, расходиться.

А к чему любовь-это сказака. Мы сами это делаем, сами её создаём. Наше сознание плачет, заставляет ныть сердце и душу.

Почему люди любят физиологоия?- скорее всего. Уловить биохимию любви не так то просто.

Вокруг много привлекательных людей, с хорошим образованием и так далее. Почему же не всё так как в природе, чувства?- хороший вопрос, а что такое чувства? это наши моральные переживания. Да, я хочу...

Любовь, как известно, творит чудеса, сводит с ума, подталкивает нас к подвигам и благородным поступкам, и жизнь наполняется всеми цветами радуги. Слушайте своё сердце, оно Вас не обманет. Дорожите своим чувством и запомните, что любовь является высшим даром небес, который познали далеко не все.

Лучше прожить один день, но в Любви, дыша полной грудью и при всех цветах радуги, чем всю жизнь без неё, в серых красках и мутном потоке. Поверьте, Любовь того стоит! В конце концов, как сказал Сенека...

Любовь... прощает всё. Она может обидевшись плакать слезами, которые никто не видит. Но достаточно одного нежного взгляда, одного ласкового слова и любовь снова оживёт. Она расправит свои крылышки и от счастья взлетит на седьмое небо.

Ведь это – ЛЮБОВЬ. Самое сильное и самое нежное чувство на Земле, которое способно ломать камни и растапливать лёд своим жарким пламенем. Любовь прощает всё...

На кроне древа моей жизни уже зазолотилась листва, когда в распахнутые окна души влетела ЕЁ Величество - Любовь. И закружились в осеннем вальсе разбуженные ею чувства, весёлым листопадом оживляя серость одинокого существования. Всё ранее пережитое, как оказалось, было всего лишь прелюдией к большому всепоглощающему чувству.

В этого высокого красавца с внешностью артиста и фигурой атлета не влюбиться было невозможно. Да к тому же умён, красноречив и умел смотреть так, что кроликом перед удавом...

Чистота в витале

В витале чистота смешана с нечистотой. Там вместе играют динамизм и агрессия, но агрессия - это нечистота, а динамизм - чистота. На теперешней стадии эволюции большинство людей живет в небожественном витале, где все сплошь желание, беспокойство и возбуждение.

Витал предъявляет эгоистические требования. Если витал чего-то потребовал, мы хотим заполучить это любой ценой. Обычно витальное требование представляет собой желание, приходящее с очень низкого плана сознания. Оно искушает нас вести очень небожественную и порочную жизнь. Кроме того, витальное требование всегда разрушительно. Оно совсем не воплощает света, да свет ему и не нужен.

Бог дал нам динамичный, энергичный, всепобеждающий витал, чтобы мы использовали его с божественной целью. Но Бог дал нам также ограниченную свободу, а мы этой свободой воспользовались неправильно. Бог поступает, как отец, дающий своему ребенку цент, чтобы посмотреть, что ребенок будет с ним делать. Если ребенок потратит его на что-то хорошее, то отец даст ему монетку в пять, десять, двадцать пять центов.

Когда Бог давал нам витал, Он хотел, чтобы мы его расширили. Он хотел, чтобы мы распростерли крылья динамичной энергии и положили конец жизни невежества. Думайте, что ваш витал - это птица, и старайтесь представить себе, что вы раскрываете и распростираете крылья. Разворачивая и распростирая крылья, ваш витал становится динамичным. Вот так вы легко сумеете предложить виталу совершенство своей души.

Зачастую люди не осознают разницы между сердцем и виталом, потому что витал находится возле сердца. Существует три главных канала, по которым течет наша жизненная энергия. Они пересекаются в различных местах, и в каждом месте пересечения образуется центр. В индийской духовной философии эти центры называются чакрами. Духовное сердце, или анахата чакра, располагается в середине груди, а витал - в области пупка и ниже. Из области пупка сознание течет вверх, а людям кажется, что это сознание сердца. Тогда эмоционально и физически нечистое витальное сознание выходит изнутри наружу, а люди думают, что это сознание сердца очищает и просветляет весь мир.

Если человек не устремляется, очень трудно понять различие между человеческой любовью и божественной любовью сердца. Витальная эмоция всегда вызывает привязанность, но люди убеждены, что это сердечная забота. Почему человеческая любовь - это привязанность? Потому что она постоянно выдвигает требования и ставит условия.

Человеческая любовь и божественная любовь - это две совершенно разные вещи. Если я даю тебе пятнадцать центов, а ты даешь мне конфетку, это называется человеческой любовью. Но в божественной любви ты не ждешь от меня пятнадцати центов. Ты радостно отдаешь мне конфету по своему желанию. В человеческой любви проявляются отношения покупателя и продавца, что равнозначно своекорыстию. Обычная человеческая любовь всегда полна ожидания. В своей человеческой любви мы считаем: "Я так много сделал для этого человека; конечно же, он тоже для меня что-нибудь сделает". Я не говорю, что люди не могут выражать божественную любовь, - они могут и иногда выражают ее. Но в настоящее время последовательная божественная любовь у людей встречается редко.

Можно легко понять, витальная ли у вас любовь или чистая, человеческая или божественная. Если это витальная любовь, то присутствует сознательное требование или, по меньшей мере, неосознанное ожидание от любви, которую вы отдаете другим. Когда же ваша любовь чиста, духовна, в ней нет требования, нет ожидания. Есть лишь сладостное чувство спонтанного единства, как у матери, которая отдает, отдает и отдает своему ребенку, просто потому что она его любит.

Не только возможно, но и абсолютно необходимо не позволять себе проявлять нечистую витальную любовь. Любовь нужно использовать не для того, чтобы связывать мир, чтобы овладевать миром, а для того, чтобы освободить и расширить свое сознание и сознание мира. Внести очищающую и преображающую любовь сердца в нечистый витал - вот что нужно сделать. Витал как таковой вовсе не является плохим. Когда он находится под контролем, когда он очищен и преображен, он становится очень важным инструментом Бога.

Что сделала для меня
Одухотворенная чистота?
Она щедро помогла мне
Распространить мою любовь-единство
Здесь и там - повсюду.
Постарайся достичь ее.
У тебя получится.

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Введение

2. Детство человеческой любви

Заключение

Введение

С начала времен на Земле прожили свою жизнь 100 миллиардов человек и все они любили. Сейчас на Земле живут 6 миллиардов 700 миллионов человек и все они уже любят, или им это еще предстоит. Люди живут ради любви, поют ради любви, пишут о любви и убивают из-за любви. Любовь движет нами и определяет нашу судьбу. Она стихийна, нелогична и нематериальна. Все, кто влюбляется, влюбляются одинаково. Умный и глупый, молодой и старый, буржуа и художник. Ложь, преданность, ревность, восторг, предательство - никто не знает, какой будет наша история любви и как она закончится. Но все знают, что когда она есть, остальное отходит на второй план - время, деньги, репутация, обязательства. Исчезает всё, что занимает людей в нормальном состоянии, потому что мы очарованы этим лицом, взглядом, телом, силуэтом, голосом, самим присутствием любимого человека. Спросите людей, что такое любовь? И вы не услышите ни одного похожего ответа.

Медики утверждают, что любовь - разновидность компульсивного аддиктивного расстройства психики. Такого расстройства, которое нас властно притягивает к предмету любви. Это сродни наркомании вообще и очень похоже на кокаиновую зависимость, в частности.

Философы говорят, что это особое состояние души и разума, которое вы не в силах понять до тех пор, пока сами не влюбитесь. А Карл Густав Юнг записал: "Это не сумасшествие. Уместно ли вообще здесь слово "ум"? Это и свет, и тьма, конца и края которым никогда не будет. И никому не избежать этой таинственной силы". Иными словами мы все обречены любить, не зная с чем имеем дело.

Платон говорил, что любовь "не от мира сего, она нездешний цветок. Любить значит прикасаться к тайне, но прикоснуться к тайне, ещё не значит постичь ее".

Мы не знаем что такое любовь, но всегда узнаём, когда она к нам приходит. Нам становится неважно, что творится вокруг и совсем необязательно общаться с другими людьми. Мы готовы разорвать родственные отношения, разрушить дружеские связи, если только они препятствуют нам быть рядом с любимым человеком, поменять гражданство, социальный статус, взгляды на жизнь и всё это из-за неё. Подобное мировосприятие называется ограниченностью, иными словами влюблённый человек глупеет. Взгляд становится мерцающим, мягким, рот слегка приоткрыт в неопределённой улыбке, играющей на губах, но для чего природа всё это делает с нами? Любовь - одна из самых неразрешимых загадок на свете. Возникает из ниоткуда и остается навсегда. Порой сам не можешь ответить на вопрос, почему именно к этому человеку ты испытываешь такие чувства? Любовь так же необъяснима, как и дружба. Ведь, если можешь объяснить хоть одно из этих понятий, значит оно ненастоящее.

1. Многообразие видов и форм любви. Их классификации

любовь философский душа

Духовный мир человека, его эстетическая сущность - это, пожалуй, одна из наименее познанных наукой сфер жизни на Земле. И именно поэтому практически невозможно дать четкого определения высшим человеческим чувствам, одним из которых является любовь. Сложность и важность любви обусловлены тем, что в ней сливаются в одно целое и физическое и духовное, индивидуальное и социальное, личное и общечеловеческое, понятное и необъяснимое. Нет такого развитого общества, и нет такого человека, который был бы не знаком с любовью. Более того, без любви не может формироваться моральный облик человека, не происходит нормального развития. Она может быть в разной степени развита, но ее не может не быть.

“Любовь - единственный удовлетворительный ответ на вопрос о проблеме существования человека,” - говорит Э. Фромм. Однако, что же такое любовь? Достаточно четкого определения еще не удалось дать никому. И эта трудность появляется, прежде всего, из-за многообразия видов и форм любви, ибо любовью отмечена вся человеческая деятельность во всех ее проявлениях. Можно говорить об эротической любви и любви к самому себе, любви к человеку и богу, любви к жизни и к родине, любви к истине и к добру, любви к свободе и власти... Выделяются также любовь романтическая, рыцарская, платоническая, братская, родительская...Существуют любовь-страсть и любовь-жалость, любовь-нужда и любовь-дар, любовь к ближнему и любовь к дальнему, любовь мужчины и любовь женщины. При перечислении разновидностей любви создается впечатление, что между ними нет ничего общего и нет той общей точки, в которой все эти чувства пересеклись бы.

Что соединяет до крайностей разнообразные страсти, влечения, привязанности под общим названием “любовь”? Как они соотносятся? На все эти вопросы о сущности и видах любви пытались ответить многие философы, начиная с античности. Однако никаких общепринятых ответов не найдено и по сей день.

Для того, чтобы попытаться объяснить феномен любви, в разное время были предприняты попытки создания классификации различных видов проявлений этого чувства, однако все они оказались неполными и не охватывали всех ее разновидностей. Вот некоторые примеры, дающие представление о сложности деления любви на виды.

Древние греки выделяли две основные категории:

* любовь-страсть (эрос), граничащую с безумием

* более спокойную любовь (филиа)

Любовь-страсть, как и всякая страсть, редка, порывиста и непродолжительна. Обычно сюда относится половая любовь. Филиа же более устойчива и разнообразна: сюда относится любовь к родителям, к детям, родственникам, любовь к человеку, родному городу или стране. Это также любовь к власти, славе, свободе, богатству, добру. Предметами данной любви могут быть даже порок, ложь и корыстолюбие.

Широкое истолкование древними философами понятия любви в средние века во многом утрачивается. Область ее проявления суживается только до человека и бога, а иногда и вообще только до представителя противоположного пола.

В связи с этим классификации видов любви, предлагаемые средневековыми философами, основываются прежде всего не на различных формах ее проявления, а на “ранговых” отношениях между людьми.

Так, например, флорентский неоплатоник XV в. Фичино говорил о возможности существования трех видов любви:

* любовь высших существ к низшим (одно из проявлений - опекунство)

* любовь низших существ к высшим (например, почитание)

* любовь равных существ, которая и составляет основу гуманизма

Новое время принесло в философскую трактовку понятия любви новые идеи. Сфера определения влияния этого чувства расширяется и классификация его становится более разветвленной.

Кемпер, например, в основу своей теории о возможных видах любви кладет два независимых фактора: власть (способность силой заставить партнера сделать то, что ты хочешь) и статус (способность вызвать желание другого человека пойти навстречу вашим требованиям). И в связи с уровнем проявления того или иного качества философ выделяет семь видов любви:

* романтическая любовь, в которой оба партнера обладают высокой властью и статусом;

* родительская любовь к маленькому ребенку, в которой родитель обладает высокой властью и низким статусом, а ребенок наоборот;

* братская любовь, при которой оба члена пары имеют малую власть дуг над другом, но идут навстречу один другому;

* харизматическая любовь, например, в паре учитель-ученик, когда учитель обладает и высоким уровнем власти и статуса, ученик же, не обладая властью, охотно идет навстречу учителю;

* “поклонение” литературному или какому-либо другому герою, с которым нет реального взаимодействия и у которого нет власти, но есть статус, а у его поклонника нет ни власти, ни статуса;

* влюбленность или односторонняя любовь, когда один обладает и властью и статусом, другой же их лишен;

* “измена”, когда один обладает и властью и статусом, а другой - только властью. Как в случае с супружеской изменой.

Эта интересная типология любви, отличающаяся простотой и ясностью, является, тем не менее, абстрактной и неполной. Два фактора - власть и статус - очевидно, недостаточны для выявления всех тех многообразных отношениях, которые покрываются словом “любовь”: так, например, если попытаться ввести в рассматриваемую схему любовь к богу, то ее можно будет отождествить только с “влюбленностью”, безответной любовью.

Таким образом, очевидно, что простые классификации, которые опираются на ясное основание, обладают только тем достоинством, что могут быть проверены на практике, а поэтому полезны лишь в психологии, а не при философском анализе любви.

Опираясь на эти выводы, современные философы приходят к заключению, что любовь разнородна: она включает в себя не только различные виды и их подвиды, но и различные ее формы или так называемые “модусы”. К видам любви можно отнести, например, любовь к ближнему. Формами проявления ее является любовь к детям, к родителям, братская любовь; модусы ее - это любовь мужчины и женщины, любовь северянина и южанина, любовь средневековая и современная. Конкретизация может идти и дальше, и все эти разнообразные проявления человеческих чувств относятся к одному категориальному понятию - любовь.

Модусов любви можно выделить огромное количество, а поэтому обратим внимание на более конкретные виды любви. В этой связи рассмотрим теорию одного из современных исследователей А.Ивина, который представляет все поле любви в виде девяти “ступеней” или “кругов”. Рассмотрим эту теорию более подробно.

К “первому кругу” можно отнести эротическую (половую) любовь и любовь к самому себе. Эти два вида - парадигмы всех видов любви, независимо от ее предмета. Примечательно, что когда слово “любовь” встречается вне контекста, оно практически всегда подразумевает именно эротическую любовь. В определенном смысле, по мнению многих философов, этот вид любви делает человека полноценным: он сообщает ему такую полноту и остроту бытия, какую не способно дать ему ничто другое.

Второй “круг любви” - это любовь к ближнему: к детям, к родителям, к братьям, к сестрам, а также к людям, которые прочно связаны с нашей жизнью... Многие философы подчеркивали важность этого явления. Так С. Франк считал любовь к ближнему “зачатком истинной любви”; а русский мыслитель Н. Фролов считал любовь к родителям высшим видом любви и основой человеческого сообщества. Особое место здесь занимают родительские чувства. Причем материнская и отцовская любовь - два существенно противоположных модуса. И если любовь матери к своим детям безусловна, заложена в ее природе; то любовь отца к своим детям зависит от их внешности, характера и поведения. И в отличии от материнской, отцовскую любовь можно заслужить, выполняя все его требования и соответствуя его ожиданиям.

Третий “круг любви” - любовь к человеку, которая включает любовь человека к самому себе, любовь к ближнему и любовь к каждому иному человеку. В частности это и любовь к будущим поколениям и связанная с ней ответственность пред ними: каждое поколение должно стремиться оставить следующему поколения все, что оно получило от предыдущего как качественно, так и количественно.

К четвертому “кругу любви” принадлежит любовь к родине, к жизни и любовь к богу. Любовь к богу не является результатом рассуждения и анализа. Она возникает в глубинах человеческой души и, как и всякая другая любовь, не терпит излишней рассудочности. Иногда это чувство достигает такого накала, что пересиливает все другие его страсти, включая и саму любовь к жизни. Яркое описание “святому чувству” дает М. Шелер: “люди, переполненные ею, выносят любую боль и саму смерть не с неохотой и терзанием, но охотно и с блаженством, ибо в счастье и блеске этого чувства все радости жизни бледнеют и теряют свое значение,”-таковы представления философа об идеале любви.

По Фрейду же религиозная любовь - это перенесение полового влечения в духовную деятельность. Он считал, что верующий погружается в мир религиозных фантазий, чтобы там найти заменяющее удовольствие. Вследствие чего называет религию то “сублимированным продуктом сексуальных влечений”, то “коллективной иллюзией, возникшей вследствие подавления первичных природных влечений”.

В христианстве любовь к богу не оставалась постоянной, она менялась в своей форме и в своей интенсивности. Достигнув высшего напряжения в средние века, она стала постепенно утрачивать свою возвышенность и непосредственность.

К “пятому кругу” любви относится любовь к природе и в частности космическая любовь, которая, направленная на мир в целом, говорит о единстве человека и мира и об их взаимовлиянии. С точки зрения П.Т. де Шардена, “всеобъемлющая, космическая любовь не только психологически возможна, она единственно полный и конечный способ, которым мы можем любить.” Космическое чувство единства со Вселенной проявляется перед лицом красоты, при созерцании природы, в музыке. Чувство всеобщей любви, по мнению многих философов, - это стремление к единению, свойственное как живой, так и неживой природе.

На рубеже средних веков и Нового времени идею космической любви развивал Николай Кузанский и Марсилио Фичино, которые сравнивали это чувство с крепчайшим обручем, который скрепляет мироздание в одно сооружение, а всех людей - в единое братство. Несколько позднее о любви, как о всепроникающем космическом чувстве, говорили Д. Бруно, Я.Беме и другие. Однако затем эта тенденция сошла на нет. Существенную роль в этом сыграло переосмысление мировых сил, начатое Ньютоновской механикой.

Шестой “круг” включает в себя любовь к истине, к добру, к прекрасному, любовь к справедливости. Внутреннее единство всех этих видов любви очевидно: в каждом из них существенную роль играет социальная составляющая, вследствие чего эти чувства оказываются менее личностными и во многом являются выражением групповых чувств, объединяя людей в коллективе. В отличии, например, от эротической любви, которая объединяет двоих, отсоединяя их от общества. Так, понятие справедливости - одно из центральных в морали, праве, экономике, политике, идеологии. И нет, пожалуй, такой области человеческих отношений, где не вставал бы вопрос об их справедливости и несправедливости. Еще Сократ высказал убеждение, что нельзя ставить ничего выше справедливости - ни детей, ни жизнь. Но уже Аристотель замечал, что все люди высоко ценят справедливость, но каждый воспринимает ее по-своему. Высокую оценку стремлению к справедливости дает Ф. Ницше: “Поистине никто не имеет больших прав на наше уважение, чем тот, кто хочет и может быть справедливым. Ибо в справедливости совмещаются и скрываются высшие и редчайшие добродетели, как в море, принимающем и поглощающем в своей неизведанной глубине впадающие в него со всех сторон реки”.

Любовь к справедливости представляет собой сложное, комплексное чувство, где переплетаются любовь к себе и к близким, любовь к человеку и к родине, любовь к добру и к истине. Тем не менее, в любви к справедливости есть независимое содержание, которое не позволяет свести все значение к ее составляющим.

Седьмой “круг любви” - это любовь к творчеству, к славе, к своей деятельности, к свободе, к богатству. Любовь к деньгам имеет определенную социальную предпосылку: неуверенность в будущем, желание обезопасить себя перед испытаниями судьбы. “Деньги и власть, - пишет Гессе, - изобретены недоверием. Кто не доверяет жизненной силе в себе самом, у кого нет этой силы, тот восполняет ее таким знаменателем, как деньги”. Но далеко не каждый человек найдет в себе сил положиться только на свой талант, о котором говорит Гессе. И желание минимальной стабильности в жизни вполне понятно и объяснимо.

Восьмой “круг” - это любовь к игре, к общению, к коллекционированию, к путешествиям.

И наконец, последний “круг”, который, в принципе, уже и не является “кругом любви” - это влечение к пище и к сквернословию. Это скорее пристрастия, которые нельзя поставить в один ряд с любовью к человеку или богу, но они напоминают отдаленные модусы любви.

В этой схеме, где наиболее полно представлена вся гамма разнообразных форм любви, просматривается четкая закономерность: чем дальше мы продвигаемся от центра, тем ниже интенсивность любви и больше роль социальных влияний. Так, например, эротическая любовь и любовь к детям способны заполнить всю эмоциональную жизнь человека; любовь к творчеству и к славе чаще всего составляет только часть жизни; пристрастие к игре и коллекционированию - это всего лишь один аспект существования человека.

2. Детство человеческой любви

Уже давно люди спрашивали себя, когда возникла любовь -- вынес ли ее человек из животного царства, или она появилась позднее. Многие считают, что любовь родилась позже своих собратьев -- ненависти, зависти, дружелюбия, материнского чувства. Пещерные люди, которые жили ордой, групповым браком, наверно, не знали никакой любви. Исследователи древности говорят, что ее не было даже тогда, когда стало возникать единобрачие. Исходя из работ таких исследователей -- Моргана и Бахофена,-- Энгельс писал: «До средних веков не могло быть и речи об индивидуальной половой любви. Само собой разумеется, что физическая красота, дружеские отношения, одинаковые склонности и т. п. пробуждали у людей различного пола стремление к половой связи, что как для мужчин, так и для женщин не было совершенно безразлично, с кем они вступали в эти интимные отношения. Но от этого до современной половой любви еще бесконечно далеко».

Многие философы, психологи, ученые считают, что во время античности любви не было, а был один только телесный эрос, простое половое влечение. Эрос античности -- так называют они любовь того времени, и это ходячий взгляд, который многие считают аксиомой. Вряд ли, конечно, верно, что в древности не было настоящей любви. О любви то и дело говорится уже в самых древних мифах Греции, а в классическую эпоху, почти двадцать пять веков назад, появились даже теории духовной любви -- Сократа, Платона и Аристотеля. А греческие боги любви? В свите богини любви Афродиты было много богов -- покровителей любви. Один из них олицетворял собой начало и конец любви (у Эрота была стрела, рождающая любовь, и стрела, гасящая ее). Другой -- плотские вожделения (Гимэрот). Третий -- ответную любовь (Антэрот). Четвертый -- страстное желание (Поф). Пятый -- любовные уговоры (богиня Пейто). Шестой -- брак (Гименей), Седьмой -- роды (Илифия). И раз были боги любви и даже теории любви, то откуда же они брались, если не из любви?

При древних храмах жили тогда жрицы любви, их почитали, а любовь обожествлялась как таинственная сила. Конечно, это еще простой эрос, телесный, лишенный духовности. Но уже и в те времена людям ясно было, что этот эрос не просто животное чувство, - он очеловечивает человека. С ходом времени менялись люди, другим делался уклад их жизни, их психология. И наверно, нельзя выводить общие для всех эпох античности правила, думать, что любовь была в них одинаковой, равной самой себе.

Любовь ранней античности вполне, видимо, можно назвать античным эросом. Это как бы предлюбовь, в ней еще много обще природного, одинакового для человека и других живых существ. Телесные (хотя уже и одухотворенные) тяготения, плотские желания - таким и был, видимо, ранний эрос античности. Не раз говорится в мифах о том, что боги принимали облик других людей, чтобы под их видом явиться к возлюбленным.

Интересно, что любовь появляется во времена, когда женщина попадает под господство мужчины. Можно было бы подумать, что любовь возникла в истории как психологическое возмещение за женское рабство: подчинив женщину, мужчина сам попал к ней в плен. Но это внешний подход -- и очень однолинейный. Можно предположить, что похожие нравы царили в начальные времена варварского патриархата. Любовь не выдержала этого психологического ледникового периода и погибла. И лишь спустя долгие тысячелетия, когда отношения мужчины и женщины начали смягчаться, любовь стала рождаться снова. Личность начинает обособляться от общества, начинает все больше осознавать свои отдельные, частные интересы, все больше выдвигать их на первый план. И вместе с этим обособлением резко углубляется и любовь, она как бы выдвигается вперед, попадает под увеличительное стекло, и постижение ее ценностей делается куда более глубоким и разветвленным.

Именно тогда появляется ощущение исключительности любви, ее несравнимости с другими чувствами. То и дело говорят поэты, что любовь - центр жизни, самое главное в ней, что она сильнее всего на свете - сильнее уз крови, сильнее даже инстинкта жизни. Поэтому в античной поэзии начинает звучать нота нескончаемости любовного чувства.

С ходом цивилизации все больше распадается древний синкретизм, все дальше уходят времена, когда духовность еще не вышла из лона телесности. Теперь она часто уже самостоятельна, независима, уже существует сама по себе. Любовь все больше пронизывается духовными тяготеньями, и это видно не только в лирике, и в позднеантичном романе. Для древних любовь -- смесь меда и яда, и недаром их трагедия с таким страхом писала о ней. Вместе с появлением любви резко выросли не только радости жизни, но и -- пожалуй, еще больше -- ее горести, ее боль, тревога. Любовь -- огромный психологический усилитель восприятия, и она увеличивает в глазах людей и счастье и несчастье, и, может быть, несчастье даже больше, чем счастье. И поэтому так много горя и боли в античной драме, в античной лирике, да и вообще у поэтов всех других эпох -- от Петрарки до Блока и Маяковского.

Входя в жизнь человечества, любовь меняет весь строй ее ценностей. Это совершенно новый стимул среди стимулов человеческого поведения, и, появляясь, он бросает свой отсвет на все другие стимулы, смещает их равновесие, резко меняет пропорции. Простота человеческой жизни теперь пропадает, рождение любви запутывает, усложняет индивидуальную жизнь, лишает ее былой ясности и цельности. Конечно, в разные времена и у разных людей это выглядит по-разному. Но ясно одно -- и это давным-давно стало понятно людям: любовь приносит человечеству не только свет, но и мрак, она не только поднимает, но и гнетет человека.

3. Тема любви в философской культуре нового времени

В эпоху Возрождения тема любви расцвела в обстановке общего острого интереса ко всему земному и человеческому, освобождающемуся из-под контроля церкви. «Любовь» возвратила себе статус жизненной философской категории, который имела в античности у Эмпедокла и Платона и который был в средние века заменен на статус религиозно-христианский. Но религиозный оттенок любовного чувства не исчез совсем, и в этом сыграло свою роль то, что возрожденный во Флорентийской академии XV в. неоплатонизм изначально был проникнут настроением благочестия. Но ренессансное миросозерцание упорно стремилось освободиться от гнета церкви, и в давнем противопоставлении любви «земной» и любви «небесной» земная громко заявила о своих правах, отстаивая их со все большей решительностью.

В философских построениях флорентийского неоплатоника XV в. Марсилио Фичино, не отличавшегося ни отменным здоровьем, ни буйством темперамента, все-таки поставлены в центр мировоззрения не божественные сюжеты, но человек, который полон сил и в гармоничном мироустройстве соединен со всеми прочими частями космоса могучими связями любви. М. Фичино указывает на три основных вида любви, которым присуще значительное внутреннее различие: любовь равных существ к равным, низших к высшим и высших к низшим. В третьем случае любовь выражается в умиленном опекунстве, во втором -- в благодарном почитании, а в первом составляет основу всепроникающего гуманизма.

Но наивысшего пафоса ренессансное представление о сущности и значении любви достигло, пожалуй, в философском учении Джордано Бруно (1548--1600). В диалоге Бруно «О героическом энтузиазме» любовь предстает как отличная в принципе от «нерационального порыва, стремления к чему-то звериному и неразумному», героическая, огненная страсть, окрыляющая человека в его борьбе и стремлении к познанию великих тайн природы. Укрепляющая его в презрении к страданиям и страху смерти, зовущая на подвиги и сулящая восторг единения с могучей, неисчерпаемой и бесконечной Природой. «Любовь -- это все, и она воздействует на все, и о ней можно говорить все, ей можно и все приписывать». Под пером Джордано Бруно любовь превращается во всепроникающую космическую силу, которая делает человека непобедимым. Человеком овладевает горячее желание быть причастным к божественной, в смысле ее величия, Природе, то есть пребывать в интеллектуальной «любви к Богу (amor dei intellectualis)».

Космической силой стала любовь и в творчестве немецкого мистика-пантеиста эпохи Возрождения Якоба Бёме (1575--1624). Он объявляет любовь и гнев существенными свойствами божества и движущей пружиной человеческой истории, где они превращаются соответственно в добро и зло. Принимая учение о творении мира богом, Бёме придал ему в высшей степени своеобразный характер: бог изначально имел в себе и любовь и раздор и «саморазделился» на существующие в природе вещи. Таким путем возник и Адам -- первый человек, который, однако, наоборот, представлял собой будто бы нераздельность мужского и женского начал, он был «девическим мужчиной» и «мужской девой» одновременно, андрогином. Охваченный любовной тоской, андрогин Адам совершил акт двойного грехопадения. В результате этого любовь утратила единство с мудростью, то есть потеряла то совершенство любви, которым она обладала в божественном лоне. Начало новому соединению любви с мудростью положил акт искупления Христом грехов человеческого рода. Будущее любви -- в ее соединении с разумом, в распространении среди людей разумной любви. Схема эта, конечно, фантастическая, но она воодушевлялась мыслью о достижимости людьми совершенства как в познании тайн мира, так и в любви, которая есть «все». Идея человека-андрогина была известна еще с эпохи античности, она была и у Платона, а потом появлялась в философии любви не раз, например у Н.А. Бердяева.

В XVII в. подули новые ветра... В антитезе к унаследованному от времен Реформации и Контрреформации и на заре Нового времени далеко еще не исчезнувшему мистическому пониманию любви как религиозного или религией окрашенного чувства складываются совсем иные концепции. Рене Декарт в трактате «Страсти души» (1649) утверждает, что «любовь есть волнение души, вызванное движением «духов», которое побуждает душу добровольно соединиться с предметами, которые кажутся ей близкими, а ненависть есть волнение, вызванное «духами» и побуждающее душу к отделению от предметов, представляющихся ей вредными».

В трактате о страстях души Декарт все же общей дефиницией не ограничивается и проводит различия между видами любви. Первый из них -- это любовь -- желание добра тому, кого любят, и она способна на самопожертвование. Наиболее яркий пример такой любви -- отношение родителей к своим детям. Второй вид -- «любовь-вожделение», связанная с желанием обладания, как в случае отношения к любимой женщине. Декарт признает, что эта любовь может иметь в себе и черты первого вида, хотя тот (в случае отцовского или материнского чувства) примеси второго вида в себе не содержит. Что касается третьего вида, то это, строго говоря, не любовь, а лишь пожирающая человека страсть, имеющая некоторое сходство с любовью, но не больше: честолюбец, скупец, пьяница или насильник «стремятся к обладанию предметами их страстей, но они совершенно не питают ее (любви) к самим предметам...». Отсюда вытекает, что Декарт не очень-то был доволен своим собственным определением: чувство любви явно представляет собой нечто большее, чем вожделение, а также желание добра предмету, на который это чувство обращено.

Определение любви, которое дает Б. Спиноза, построено в духе абстрактных и педантичных составляющих его философской системы. Оно недалеко ушло от формализма соображений Декарта, но направленность конкретизации этого определения иная. Пусть в общем виде «любовь есть удовольствие, сопровождаемое идеей; внешней причины», но как различны эти «причины» и связываемые с ними «удовольствия»! Спиноза вовсе не ратует за аскетизм, его идеал -- это человек, не уничтоживший свои телесные страсти, но сумевший ввести их в разумное русло и подчинивший их таким аффектам, которые все более обогащают душу и делают ее обладателя целеустремленной и стойкой личностью. Высший среди этих аффектов -- «интеллектуальная любовь к богу», то есть любознательность, пытливость, горячая увлеченность делом познания «бога», то есть бесконечной и неисчерпаемой Природы. Это воодушевленная самоотверженность ученого, посвятившего свою жизнь научным исследованиям. В исследовательской деятельности человек находит для своих потенций наибольшее выражение, он достигает единения с универсумом, и это возвышает его над преходящими житейскими радостями и страданиями, поселяя в его душе ликующее чувство приобщения к вечности.

Третий, после Декарта и Спинозы, великий новатор XVII в. Лейбниц перенес центр тяжести на столь прославлявшуюся в древности Цицероном любовь-дружбу, которая в лучших своих образцах развивает в характере людей черты жертвенной и бескорыстной самоотверженности. В небольшом наброске «Об аффектах» он упрекает Декарта, что тот недостаточно ясно отграничил бескорыстное и светлое чувство любви от эгоистического и темного тяготения к наслаждениям. Подлинная любовь означает стремление к совершенству, и оно заложено в самых сокровенных глубинах нашего «я», развиваясь тем сильнее, чем более совершенен объект нашей любви или хотя бы кажется нам таким. Для возрастания и распространения любви необходимы знания и действие в их единстве -- познание общих идеалов человеческого рода и деятельность ради укрепления дружбы и гармонии между людьми. Но жертвенности и беззаветности самоотдачи в подлинной дружбе противоречат столь же естественно укорененная в людях сила самосохранения, любовь к самим себе. Как эти два стремления согласуются между собой, зависит от особенностей каждого конкретного лица, в принципе же они должны быть соединены через то волнующее и сладкое чувство, которое овладевает нами, когда мы видим успехи и счастье тех лиц, к которым мы особенно тепло расположены.

Если религиозные теоретики XVII в. положили много сил на то, чтобы резко разграничить эгоистическое себялюбие и якобы лишенное всякого намека на эгоизм ликование «спасенной души», сливающейся с богом в экстазе любви к нему, то для Лейбница здесь проблемы не возникает. Он убежден, что нет телесного без духовного, как и наоборот, нет духовного без телесного, а поэтому поиски жесткой границы между двумя видами «любви к себе» бесчеловечны, антигуманны в самой своей основе.

Просветительские инспирации Лейбница получили в XVIII в. развитие, прежде всего на французской почве. Проблема «божественной любви» все более уходила куда-то на задний план, «любовь земная», которую, впрочем, никогда не удавалось истребить и прежде, все более прочно занимала умы уже не только поэтов, но и философов.

Апогей гуманистического толкования любви и ее роли в жизни человечества в периоды немецкого Просвещения и литературного движения «Буря и натиск» был, достигнут в творчестве Иоганна Вольфганга Гёте. Любовь чувственная и трагическая, возвышенная и надуманная, искренняя и недоверчивая, прекраснодушная и легкомысленная -- все эти и другие ее оттенки и изгибы живописует поэт, демонстрируя неисчерпаемую палитру состояний человеческих душ в разные эпохи, у разных народов и в разных жизненных коллизиях, в широчайшем диапазоне времени и пространства (например, «Книга любви» в лирическом «Западно-восточном диване», «Трилогия страсти»). Любовь формирует личность, окрыляет ее и вселяет в нее мужество, делая ее способной идти наперекор всему, даже собственной жизни (роман «Страдания молодого Вертера»), бросая вызов ханжеству и предрассудкам (роман «Избирательное сродство»), губит в своей роковой судьбе (драма «Мария Стюарт»), но и спасает и очищает (трагедия «Фауст»). Несмотря ни на что, любовь пробивает путь к своему торжеству, «вечно-мужественное» и «вечно-женственное» неуклонно стремятся друг другу навстречу:

Молодую страсть

Никакая власть,

Ни земля, ни гроб не охладят!

Гёте был и классицистом и реалистом, он и привержен ко всему земному, и живо устремляется в романтические выси. И все это в гармоничном единстве.

Все четыре классика немецкого идеализма конца XVIII--первой трети XIX в. -- Кант, Фихте, Шеллинг и Гегель -- выразили свое определенное философское и социально-практическое отношение к проблеме любви.

Эммануил Кант, прежде всего, провел различие между «практической» любовью (к ближнему или к богу) и любовью «патологической» (то есть чувственным влечением). Занял слишком трезвую и сухую позицию в вопросах отношений между полами, соответствующую скептическим составляющим его философии и подкрепляемую холодными наблюдениями одинокого холостяка. В «Метафизике нравов» (1797) Кант подходит к явлению любви с этической точки зрения, и только. «Любовь мы понимаем здесь не как чувство (не эстетически), т. е. не как удовольствие от совершенства других людей, и не как любовь-симпатию (ведь со стороны других не может налагаться обязанность питать чувства); любовь должна мыслиться как максима благоволения (практическая), имеющая своим следствием благодеяние». Следовательно, по Канту, любовь к человеку противоположного пола и «любовь к ближнему, хотя бы этот последний заслуживал мало уважения» фактически одно и то же. Это долг, моральная обязанность, и только.

В «Метафизике нравов» Кант совершенствует свою точку зрения и к числу требований долга относит и дружбу, а «дружба (рассматриваемая в ее совершенстве) -- это союз двух людей, основанный на взаимной любви и уважении». Более того, без уважения «невозможна истинная любовь, в то время как можно питать к кому-нибудь большое уважение, и не испытывая любви». Однако Канту представляется, что там, где любовь, не может быть равного отношения друг к другу и тот, кто любит другого (другую) больше, чем тот (та) его, невольно оказывается со стороны партнера, начинающего чувствовать свое превосходство, менее уважаемым. А в то же время добродетельная любовь «стремится полностью излиться и ждет такого же ответного сердечного излияния, не сдерживаемого каким-либо недоверием».

И каким все-таки холодом веет от Кантовых опасений, что дружбу и любовь погубит «бесцеремонная фамильярность»! Конечно, бесцеремонность в дурном смысле слова сродни грубости и неуважительности, но Канта тревожит не это: ему важно, чтобы между любящими, всегда оставалась дистанция, иначе пострадают их личности с присущей им самостоятельностью. Беззаветная самоотдача в любви для Канта вещь недопустимая. Да и как могло у него получиться иначе, если, по Канту, долг требует любви, человек обязан любить, добровольно, но все-таки обязан...

Иоганн Готлиб Фихте не принял трезвых и расчетливых выкладок Канта, и он рассуждает о любви как силе онтологического объединения «Я» и «Не-Я» -- двух противоположностей, на которые сперва расчленяется мировая духовная сила, чтобы потом вновь устремиться к воссоединению с самой собой. Но Фихте не мог, разумеется, отклонить эмпирического понятия половой любви, и в ранних своих сочинениях, где он еще не отождествлял вселенское «Я», как источник и основу всего бытия, с богом, Фихте это понятие рассматривает. Позиция его весьма жесткая, ригористичная: брак и любовь, конечно, не одно и то же, но не должно быть брака без любви и любви без брака.

Онтологизацией любви, то есть укоренением ее в структуре мирового Абсолюта, занимался и Фридрих Шеллинг. Любовь он объявил формирующим принципом деятельности всеобщего духовного начала -- принципом наивысшей значимости. Шеллинг много общался с иенскими романтиками, и это не прошло даром: в отличие от Фихте, он признает равноправие двух полов в любви. Каждый из них в равной мере ищет другого, чтобы слиться с ним в высшем тождестве.

Отверг Шеллинг и миф об андрогинах, изложенный Платоном в его диалоге «Пир» и повторенный Якобом Бёме: если бы существовали первые люди с неразделенными полами, откуда же взялось бы их любовное тяготение вовне? Они были бы вполне самодостаточны, и любовь в человеческом роде не только не развивалась бы, но, наоборот, совершенно угасла.

Решительно отверг всякий мистицизм в истолковании любви Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770--1831). К этим вопросам он возвращался не раз, побуждаемый как непосредственным интересом, так и нуждами своей философской системы. Уже в юношеском фрагменте «Любовь и религия» он начинает категориальную обработку этого понятия: человеку свойствен раскол между желаниями и действительностью, и этот раскол преодолевается «позитивностью» любви, чудесная сила которой равноценна религиозной. В другом неоконченном наброске-- «Любовь» (1798) молодой Гегель продолжает, но несколько по-другому выявлять диалектику противоречий, свойственную этому явлению и его понятию. Субъект, согласно Гегелю, ищет любви самоутверждение и бессмертие, а приближение к этим целям возможно только тогда, когда объект любви достоин субъекта по своей внутренней силе и возможностям и в этом смысле ему «равен». Вот тогда любовь обретает жизненную мощь, становится сама проявлением «Жизни»: реализуя влечение, любовь стремится к овладению и господству, но тем самым преодолевает противоположность субъективного и объективного, возвышается к бесконечному.

Во второй половине XIX в. нашумела 44-я глава второго тома (1844) главного труда немецкого философа Артура Шопенгауэра «Мир как воля и представление». Глава эта называлась «Метафизика половой любви», и в ней охваченный чувством любви человек изображался слепой марионеткой во власти космического начала -- Мировой Воли. Она использует людей как покорные орудия -- средства, которых фантом любви заставляет продолжать человеческий род. Все остальное -- индивидуальная избирательность в любви, видящая все в радужном свете страсть и верящая только в худшее ревность, вообще вся широкая гамма чувств и настроений,-- все это представляет собой лишь маскировку, скрывающую лицемерно ту «истину», что любовь -- это лишь коварная ловушка природы, а все остальное -- только обманчивая надстройка.

Впрочем, Шопенгауэр заявлял, что человек в состоянии преодолеть и слепоту биологического устремления, и эгоизм расчетливой меркантильности при том условии, что он преобразует половое чувство в сострадание, а его -- в чувство всечеловеческого альтруизма. В понимании Шопенгауэра субъекты альтруистической любви должны «забыть себя», растворив свою волю в императиве морального самоподавления, а затем ее полностью умертвить. В конце концов, отомрет и любовь в любом ее виде, и все погрузится в нирвану.

Согласно Ницше, любовь всегда эгоистична, альтруизм невозможен, его соучастие в любви противоестественно. В этом смысле любовь и мораль исключают друг друга, любовь оказывается «по ту сторону добра и зла». Если одухотворенность и возможна в любви, то это лишь одухотворенность чувственности в смысле ее острой осознанности, «пронзительности». Так как любовь есть способ самоутверждения Воли, то она проявляет себя не только как любовь к существу противоположного пола, но и как любовь к жизни вообще и любовь к власти особенно. Но эти два последние измерения присутствуют и в половой любви как стремление к преодолению налично существующего, как желание победить партнера в любви, сломать его и подчинить себе. Преодолеть существующее -- значит преодолеть и свое прежнее существование: любовь способствует жизненному творчеству, но также и отрицанию уже существующей жизни, так что она оказывается преамбулой смерти, вводит на ее порог.

Эта своеобразная диалектика жизни и любви в воззрениях Ницше была усилена его рассуждениями о ступенях любви в ее развитии. Эти ступени выстраиваются им в определенную последовательность на основе резкого противопоставления любви женской и мужской. В них обеих есть моменты самосохранения и самоотрицания, но проявляются они совсем по-разному: в первой побеждает желание подчиниться, вторая стремится господствовать, а в обоюдной любви соединение этих двух противоположных по качеству тенденций порождает во внутреннем мире партнеров хаос и диссонанс импульсов, торжества и растерянности, дружественности и ненависти, восхищения и презрения. Выходя за собственные границы, любовь возвращается к своим иррациональным биологическим первоосновам.

4. Сущность любви - тема философского размышления

В этике с понятием любви связаны интимные и глубокие чувства, особый вид сознания, душевного состояния и действий, которые направлены на другого человека, общество и т.д. Сложность и важность любви продиктованы тем, что в ней сфокусированы в органическом соединении физиологическое и духовное, индивидуальное и социальное, личное и общечеловеческое, понятное и необъяснимое, интимное и общепринятое. Нет такого развитого общества и нет такого человека, кто не был с ней знаком хотя бы в малой мере. Более того, без любви не может сформироваться моральный облик человека, не происходит нормального развития.

Страсть любить, отмечает в книге «Искусство любить» американский социолог Э. Фромм, это самое существенное проявление человеческих положительных, жизнеутверждающих влечений. «Любовь - единственный утвердительный ответ на вопрос о проблеме существования человека». Однако, продолжает он, большая часть людей не способна развить ее до адекватного уровня возмужания, самопознания и решимости. Любовь вообще - это искусство, требующее опыта и умения концентрироваться, интуиции и понимания, словом, его надо постигать. Причиной того, что многие не признают этой необходимости, являются, по мнению Фромма, следующие обстоятельства: 1) большая часть людей смотрит на любовь с позиции «как быть любимым», но не «как любить», не с позиции возможности любви; 2) представление, что проблема в самой любви, а не в способности любить; 3) смешиваются понятия «влюбленность» и «состояние любви», в результате чего доминирует представление о том, что нет ничего легче любви, в то время как на практике это совсем иначе. Чтобы преодолеть это состояние, надо осознать, что любовь - искусство (равно как человеческая жизнь вообще), что его необходимо постичь. Прежде всего, надо понять, что любовь нельзя сводить только к отношению между противоположными полами, мужчиной и женщиной. Любовью отмечена вся человеческая деятельность во всех ее проявлениях (любовь к труду, родине, удовольствиям и т.п.), более того, любовь может быть побудительницей этой деятельности, ее стимулом, источником энергии. «Любовь становится более плодотворной от наших внутренних переживаний, - пишет Х. Ортега-и-Гассет, - она рождается во многих движениях души: желаниях, мыслях, стремлениях, действиях; но все то, что прорастает из любви, как урожай из семени, еще не сама любовь; любовь - это условие, чтобы названные движения души проявились». Поэтому в каждую эпоху выделились разные виды и аспекты любви, делались попытки систематизировать формы ее проявления, расположив их по мере значимости и смыслу.

Концепция любви у Платона была первой попыткой раскрыть сущность «чистой» любви, понять и осмыслить то, что отличает эту сторону человеческой жизни от физиологического инстинкта, чувственного удовлетворения. Половой инстинкт отличается от любви тем, что он соответствует нашей психофизиологической организации, зависит от нашей чувственности, а его интенсивность - от степени нашей насыщенности. Половой инстинкт легко удовлетворить, и его монотонное повторение вызывает лишь утомление.

Любовь же - другая сторона человеческой жизни, она не сводится к удовлетворению нашей чувственности, так как вызывает не чувство утомления и пресыщения, а радость, восторг от бесконечного обновления. Она, как и человек, открыта для бесконечности и по сути своей антипрагматична. Любовь преодолевает не только ограниченность человека на пути к совершенству, истине, но и делает его понятнее другому человеку.

Фромм подчеркивает значение любви как страсти, преодолевающей отчуждение между людьми, порожденное чувством стыда, вины или волнения. «Без любви человек не мог бы просуществовать ни дня». «Возмужавшая любовь - условие, при котором сохраняется целостность, единство, индивидуальность каждого. Любовь - активная сила человека, это сила, пробивающая стены, отделяющие одного человека от другого, и объединяющая его с другими: любовь помогает человеку преодолеть чувство изоляции и одиночества, одновременно он может остаться самим собой, сохранить свою индивидуальность. В любви реализуется парадокс - два существа становятся одним, и одновременно их двое». Любовь, продолжает Фромм, не пассивное, а активное действие, «состояние, в котором любишь», но вовсе не влюбленность. Любовь связана с отдачей, а не восприятием. Самая главная сфера отдачи - царство гуманизма, в котором человек отдает себя, часть своей жизни (не всегда это означает приносить в жертву жизнь): радость, понимание, задачи, юмор, интересы и т.д. Отдавая эту часть своей жизни, подчеркивает Фромм, человек обогащает другого, углубляет смысл своей жизни, углубляя смысл жизни другого. Возможности любви зависят от степени развития личности и предусматривают достижение состояния творчества, в котором человек побеждает зависть, самолюбование, властолюбие, приобретает сознание своей силы, уверенность в своих силах при достижении цели. В той мере, в какой у человека не хватает этих качеств, он боится отдать себя, то есть боится любить. Об активном характере любви, продолжает Фромм, говорят и следующие ее элементы:

Забота как активное отношение к жизни и благосостоянию того, кого мы любим, труд на пользу других;

Отзывчивость как готовность «отозваться» на призыв другого, просьбу и т.п.;

Уважение как способность видеть человека таким, какой он есть, признавая его индивидуальность (а не таким, какой нужен для наших целей); это только тогда, когда любовь свободна;

Познание, которое преодолевает слепоту, неумение разглядеть друг друга; только в любви реализуется жажда знать себя и своих близких. Единственно полный путь познания реализуется в акте любви. Мне надо знать себя и другого человека объективно, чтобы быть способным разглядеть его истинную сущность или, точнее, преодолеть иллюзии, неверные, уродливые представления о нем. Только тогда, когда я познаю живое существо объективно, я могу узнать его до самой интимной сущности, и это я делаю в процессе любви.

Аспект любви, связанный с необходимостью отдавать, преодолевая свой личный эгоизм, жизненные инстинкты, играет особую роль в христианской морали, что выразилось в известном тезисе о любви к ближнему и врагу как к самому себе. Такого рода любовь важна не только для христианства, но и для морали вообще.

Любовь - и в этом проявляется ее уникальная роль в жизни - одна из немногих сфер, в которых человек способен почувствовать и пережить свою абсолютную незаменимость. Во многих социальных ролях и функциях конкретного человека можно заменить, заместить, сменить, только не в любви. В этой сфере жизни индивид имеет, таким образом, высшую ценность, высшее значение по сравнению со всем остальным. Здесь человек не функция, а он сам, в своем конкретном и непосредственном абсолюте. Именно поэтому только в любви человек может прочувствовать смысл своего существования для другого и смысл существования другого для себя. Это высший синтез смысла существования человека. Любовь помогает ему проявиться, выявляя, увеличивая, развивая в нем хорошее, положительное, ценное.

И, наконец, любовь - это одно из проявлений человеческой свободы. Никто не может заставить любить - ни другого, ни самого себя. Любовь - дело собственной инициативы, она основа самой себя.

Специфику любви Ортега-и-Гассет характеризует так: «Любовь - и именно любовь, а не общее состояние души любящего - есть чистый акт чувств, направленный на какой-либо объект, вещь или личность. Как одно из чувственных проявлений памяти, любовь сама по себе отлична от всех составных памяти: любить - это не соотносить, наблюдать, думать, вспоминать, представлять; с другой стороны, любовь отлична и от влечения, с которым она зачастую смешивается. Без сомнения, влечение - одно из проявлений любви, но сама любовь не есть влечение… Наша любовь - в основе всех наших влечений, которые, как из семени, вырастают из нее».

Заключение

Любовь. Неисчерпаемость этой темы очевидна. Во все времена, судя по дошедшим до нас сказаниям и преданиям разных народов, она волновала сердца и умы людей. Поэты и писатели, философы и мистики, художники и композиторы разных эпох обращались к этой вечной теме, пытаясь средствами своего жанра выразить очарование, гармонию, драматизм любви, постичь ее тайну. Сегодня человечество располагает колоссальным историко-литературным материалом для осмысления феномена любви. Но мир не стоит на месте, изменяются формы наших взаимоотношений, развиваются наши чувства, и каждая эпоха стремится найти особое объяснение, создать свой образ любви.

Вообще любовь просто неисчерпаема по своим формам проявления и ничем не измерима по глубине своего содержания. Она всегда чем - то новая, необычная, неподражаемая. Для нее нет прошлого и будущего. У нее, как и у жизни, есть только настоящее.

Исходя из вышеизложенного, ясно, что любовь - это не просто чувство, духовно и физически объединяющее людей, это еще и большая ответственность, и забота о любимом человеке, требующая много энергии и сил. Надо многое в себе воспитать, чтобы овладеть таким одновременно простым и сложным, но, безусловно, очень необычным видом искусства - искусством любить. Но каким бы трудным ни казался путь к его овладению, людям надо постоянно учиться искусству любить как, собственно, и учиться жить. А это значит, что надо развивать в себе и других чуткость и внимание к другому (чужому) человеку, заботиться о нем, быть готовым прийти ему в любое время на помощь.

Список использованной литературы

1. Философия любви. Ч. 1/Под общ. ред. Д.П. Горского; Сост. А.А. Ивин. - М.: Политиздат, 1990.

2. Василев К. Любовь. М.: Прогресс, 1992.

3. Василев С. Психология любви. М.: Интерпринт, 1992.

4. Жуховицкий Л. Счастливыми не рождаются... М.: Просвещение, 1989.

5. Рюриков Ю. Три влечения. М.: Прогресс, 1984.

6. Соковня И. Бессонница в ожидании Любви. М.: Просвещение, 1992.

7. Фромм Э. Искусство любви. Минск: Полифакт, 1990.

8. А. Рубенис. Сущность любви. М.: Политиздат, 1989.

Размещено на Allbest.ru

Подобные документы

Тема любви в истории философии. Любовь в античной философии. Христианское понимание любви. Тема любви в философии эпохи возрождения и нового времени. Механика эроса и искусство любви Зигнумда Фрейда и Эриха Фромма.

контрольная работа , добавлен 16.11.2006


Тема любви в истории философии. Любовь в античной философии. Христианское понимание любви. Тема любви в философии в эпоху возрождения и нового времени. Механика эроса и искусство любви. Механика эроса Зигмунда Фрейда. Искусство любви Эриха Фромма.

курсовая работа , добавлен 10.05.2006


Любовь в романе М.А. Булгакова "Мастер и Маргарита". Тема любви в романе Л.Н.Толстого "Анна Каренина". Философия любви по В.Соловьеву "Смысл любви". Сегодня человечество располагает колоссальным историко-литературным материалом для осмысления феномена люб

реферат , добавлен 05.03.2006


Философия любви: анализ темы любви в литературных и философский источниках. Любовь как способ человеческого существования. Тема любви в русской философии и литературе. Псевдолюбовъ и ее формы. Результаты анкетирования людей разных полов и возрастов.

реферат , добавлен 07.11.2007


Истоки зарождения и эволюция понятия любви, попытки объяснить ее природу и смысл. Особенности видов и уровней любви. Отличия любви от влюблённости. Взгляды Аристотеля, Бэкона, Декарта, Канта, Фихте на вечное чувство. Любовь глазами женщин и мужчин.

реферат , добавлен 17.04.2012


Духовная жизнь человека как особая сфера мира явлений, область субъективного внешнего мира. Реальность человеческого бытия. Любовь как раскрытие индивидуальной личности чужой души. Духовно-нравственная ценность любви. Проблемы выбора мировоззрения.

статья , добавлен 30.09.2012


Философский смысл любви. История философских размышлений о любви. Любовь в античной философии. Первое понимание любви в Мифе об андрогинах, из уст одного из персонажей диалога Платона "Пир". Понимание страсти у Аристотеля. Христианское понимание любви.

презентация , добавлен 02.12.2016


Изучение истоков и эволюции понятия любви. Любовь - ответ на проблему человеческого существования. Исследование взаимосвязи между любовью и сексуальностью в теории сублимации Зигмунда Фрейда. Сравнение противоположных форм любви в работах Эриха Фромма.

реферат , добавлен 17.12.2014


Гедонизм – философия наслаждения. Сексуальность и чувство независимости. Конфлюэнтная любовь по Гидденсу. Различение двух видов любви – любви небесно-возвышенной и любви приземленной. Парадигма сексуальности. "Чистые отношения" любви. Садизм и арсанизм.

реферат , добавлен 04.04.2010


Понятие любви - чувства, свойственного человеку, самоотверженной привязанности к другому человеку или объекту, чувства глубокой симпатии. Любовь, как одна из фундаментальных и общих тем в мировой культуре и искусстве. Философские рассуждения о любви.

БЕСЕДА ШЕСТАЯ

ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ЛЮБОВЬ

Умейте беречь и уважать, возвеличивать и усовершенствовать человеческую любовь - самое тонкое и самое капризное, самое нежное и самое сильное, самое хрупкое и самое крепкое, самое мудрое и самое благородное богатство человеческого духа.

Об этом богатстве написаны тысячи поэм, сложены миллионы песен. Я хочу вместе с вами, уважаемые отцы и матери, взглянуть на ту грань любви, о которой мало говорят, - любовь как воспитатель ребенка.

Яркой звездой на небосклоне моей памяти навсегда останется воспоминание о жизни Николая Филипповича - хорошего врача и чуткого человека. Сорок два года работал он в большом приднепровском селе. Жена Мария родила ему шестерых детей - трех сыновей и трех дочерей. Когда после сложной операции приходил, бывало, Николай Филиппович, утомленный и обессиленный, Мария говорила: «Ложись вот здесь, в виноградной беседке, отдохни, нет работы более изнурительной, чем твоя...» Он, улыбаясь, отвечал: «Нет, самая тяжелая в мире работа - это работа матери. И самая тяжелая, и самая изнурительная, и самая почетная. Я помогаю людям в горе, ты создаешь человечеству счастье, создаешь человечество».

Вспоминая жизнь Николая Филипповича, я думаю: в этой жизни выразилось богатство человеческого духа - человеческой любви. Летний рассвет. Спит Мария, утомленная ежедневными заботами о детях, спят сыновья и дочери. Тихо встает Николай Филиппович, чтобы не разбудить жену и детей. Идет в сад, срезает цветок розы, приносит в спальню, ставит в деревянную вазочку на ночном столике около кровати жены. Вырезал эту вазочку Николай Филиппович в первый после женитьбы год, вырезал несколько месяцев, стоит она, похожая на кленовый листок... Спит и не спит Мария, слышит сквозь сон осторожные шаги Николая Филипповича и уже не может заснуть от острых запахов розы, лежит, счастливая, с закрытыми глазами еще с полчаса.

Так было каждое утро - годы, десятилетия. Построил Николай Филиппович маленькую теплицу - специально для цветов; приходил в теплицу на рассвете и в лютые морозы, и в осеннюю непогоду, и ранней весной, брал нежный цветок и нес его жене. Подрастали один за другим дети. И, подрастая, вставали вместе с отцом на рассвете, и в вазе уже было два, потом три, потом четыре, пять, шесть, семь цветов...

Умер Николай Филиппович. Разлетелись в разные уголки нашей Отчизны сыновья и дочери, а мать Мария еще и сегодня живет в большом приднепровском селе. И как бы далеко от нее ни жили сыновья и дочери, раз в год приезжают они к матери - в день ее рождения; и снова в деревянной вазе пламенеют семь роз - шесть от детей и одна от отца - символично. Ни к кому из детей не может пойти жить мать Мария, ибо, дав преимущество кому-то одному, смертельно обидит других.

Вот о чем я думаю всегда, когда речь заходит о том, как воспитывать детей. Человеческая любовь - могущественная сила воспитания. Тот, кто умножает жизнью своей это бесценное богатство человеческого духа,- тот, воспитывая самого себя, воспитывает своих детей. Ибо, как писал Л. Н. Толстой, суть воспитания детей заключается в воспитании самого себя. Воспитание самого себя есть могущественный способ влияния родителей на детей.

Вот почему, уважаемый отец и уважаемая мать, уважаемые юноша и девушка, которые готовятся вступить на первую ступеньку семейной жизни, поговорим сегодня о любви - это и есть разговор о святая святых воспитания. Про любовь человеческую - это необходимо еще и еще раз подчеркнуть, так как она не только счастье, не только чистейший источник радости и человеческих удовольствий. Она ведет к самому радостному и самому приятному, но одновременно и к самому трудному, самому сложному и самому ответственному человеческому долгу - ибо этот долг вечный к браку. Брак и его узы, писал Вольтер, либо самое большое добро, либо самое большое зло. Когда он добро - тогда это само небо на земле... Если вы понимаете всю сложность брачного союза как гражданского долга, как долга души и тела, разума и идеала, тогда брак, став самым большим добром, станет вместе с тем и благодатным полем труда - большого, неутомимого труда, а этот труд, уважаемые отец и мать, и называется человеческой любовью.

В тонкостях этого труда и заключается мудрость воспитания детей. Человеческая любовь - это не природное влечение и природный инстинкт, хотя и основана она на взаимном влечении противоположных полов и немыслима без инстинктивного начала. Но уже через месяц после вступления в брак любящие исчерпают себя, если к браку толкнуло только природное влечение, только инстинкт, так как это не человеческая любовь. Человеческая любовь - это союз души и тела, разума и идеала, счастья и долга.

И через все это красной нитью проходит труд, труд и еще раз труд - неусыпный и неустанный труд, который создает богатство человеческого духа в тебе самом, отец и мать.

Юноша и девушка пылко полюбили друг друга. Им советовали: присмотритесь хорошенько, узнайте лучше друг друга. Нет, мы уверены в своей любви, она - вечна. Поженились, прожили несколько месяцев, она забеременела, и вот молодому мужу попалась на глаза другая девушка, он вдруг почувствовал, что любви к жене нет. Вот вам еще один развод, для общества еще одна трагедия, для человека же, который еще не родился, горе на всю жизнь. Почему такое бывает и что делать, чтобы такого не было, как нужно воспитывать молодежь?

Не только воспитывать, но и, прежде всего, воспитываться - вот что важно. У наших молодых никакой любви и не было. Была потребительская жажда удовольствия, которую они ошибочно приняли за любовь. В их браке не было главного - неусыпного труда, который по сути своей - вклад своих духовных сил в другого человека, чтобы этот человек был лучше - духовно богаче, счастливей. Это главное - счастливей. Когда молодые супруги взаимно творят счастье, когда в будничных заботах есть это самое тонкое и самое крепкое человеческое богатство, то взаимная любовь вечна, тогда не сможет внезапно открыться, что один человек лучше другого. Если речь идет о любви и браке, то вообще нельзя делать такого сравнения - один лучше, другой хуже. Каждый человек неповторим, с рождением нового человека рождается новый мир, и когда у матери рождается ребенок, то она, жена и мать, становится в тысячу раз неповторимей в своей красоте, однако эту неповторимость создаем мы, создаем своим неутомимым трудом. Есть старинная украинская мудрость: у хорошего мужа и жена хорошая, твоя жена - это колодец, загляни в него, каким ты увидишь себя, такова и твоя жена.

Самое сильное, самое тонкое богатство человеческого духа - любовь - действует на ребенка как музыка, как чарующая красота, что пленяет душу. Это богатство постоянно настраивает чуткую струну детского сердца - чуткость к слову, к доброй воле, к ласке и сердечности. Тот, чье детство освещено солнцем любви как неустанного труда, кто взаимно творит счастье, отличается исключительной чуткостью и восприимчивостью к отцовскому и материнскому слову, к их доброй воле, к их поучениям и напутствиям, советам и предостережениям.

В семье Николая Филипповича было такое правило: когда семья кончает обедать, все дети (разница в годах между ними была не так велика - девять лет) убирают со стола, моют посуду. Однажды семья обедала во дворе, под грушей. Самая младшая, шестилетняя дочка, забыла о своем долге. Мать укоризненно покачала головой и взялась за дело, которое должна была выполнить дочка. Девочка заплакала, она остро пережила укоры совести... Как же, воспитывая самого себя, воспитывать детей?

Если среди богатства синонимов, какими наша речь обозначает человеческую любовь, выбрать тот, который выразительнее всего передает суть любви как неутомимого труда, то таким синонимом будет слово долг. Воспитательная сила человеческой любви - это красота долга человека перед человеком. Любить означает чувствовать сердцем тончайшие духовные потребности человека. Вот эта способность чувствовать человека сердцем и передается от отца и матери ребенку без каких-либо слов и объяснений, передается примером. Николай Филиппович не требовал от детей, чтобы они вставали рано утром с ним вместе и приносили материнский или, как говорили девочки, ранний цветок. Он не вкладывал особых усилий в то, чтобы дети видели, как он идет в сад или в теплицу и приносит цветок. Дети спали и как бы сквозь сон чувствовали, что и для чего делает отец, какие чувства он выражает, что дают эти чувства матери. Дети учились улавливать самое большое человеческое стремление - стремление к счастью. Им хотелось идти навстречу этому стремлению, и они шли, творили добро, давали матери радость.

Ранний цветок для матери - это вершина красоты, богатства человеческого духа, созданного неутомимым трудом в семье Николая Филипповича. А к этой вершине вели каменистые и тернистые тропы. Воспитывать шестерых детей - этот труд требовал от матери больших физических и духовных сил. На каждом шагу дети видели, можно сказать, сердцем ощущали отношение отца к нелегкому труду матери. Детей - как только они могли понять это разумом и сердцем - волновало не только то, что отец брал на себя все, что мог взять, чтобы облегчить работу матери. Их особенно волновало внимание, чуткость отца, способность его души чувствовать, что матери нелегко, что ей нужно помочь. Развитие этой способности и есть воспитание самого себя - лучший, нагляднейший пример, про роль которого говорил великий мудрец Л. Н. Толстой. Там, где молодой отец на глазах своих маленьких детей неустанно развивает эту способность, где хлопоты и заботы жены постепенно становятся и его хлопотами и заботами, семья является школой эмоционального и нравственного воспитания детей. Казалось, никто специально и не учит детей: не будьте равнодушны к людям, а они - чуткие, приветливые, доброжелательные, внимательные. Эту чуткость развивает в них отцовское самовоспитание.

Человеческая любовь - это не только бесценное богатство человеческого духа. Она вместе с тем и вечно меняющееся богатство. Это не бриллиант, блеск которого не изменяется десятилетиями. Это драгоценный камень, игра красок которого изменяется с каждым годом, даже месяцем, и самое удивительное, что хозяином и повелителем этой игры красок становится тот, кому принадлежит этот камень. Умейте быть чародеем, от мудрости которого зависит великое искусство сохранения переливов красок драгоценного камня на всю жизнь. От этого искусства зависит воспитательная сила вашей любви, больше того - зависит и крепость брака как союза души и тела, разума и идеала, счастья и долга. Скоропреходяща страсть первых месяцев супружеской любви, и если, кроме этой страсти, брак ни на чем не держался, драгоценный камень вашей любви превратится в уголек. И вместо неба в ваш дом придет ад, а для детей - страдание, равнодушие, неверие в человека. В высоконравственном браке огонь первой страсти - самое дорогое воспоминание на всю жизнь, он как бы свет, отраженный новой жизнью,- взаимным творением счастья, воспитанием детей. В высоконравственной многолетней любви на каждом шагу выражается человеческое отношение человека к человеку, и прежде всего мужа к жене. Человеческое отношение к жене и матери - это отношение к источнику жизни, к самой жизни. Ибо женщина, жена, мать - прежде всего творец новой жизни, и когда эта мысль, этот идеал красной нитью пронизывает всю семейную жизнь, ребенок учится на примере родителей - прежде всего отца - дорожить жизнью, относиться к ней как к наивысшей ценности, которую ни с чем нельзя сравнить.

Учить дорожить жизнью - вот тот столбовой корень нравственного поведения, от которого питаются ветви чуткости, сердечности, заботы о человеке. Я знаю одну хорошую семью: муж - учетчик тракторной бригады, мать - доярка. Работа у матери нелегкая. Несколько дней в неделю необходимо начинать рабочий день на ферме в шесть часов утра. Чтобы приготовить завтрак, необходимо встать в четыре. Муж не разрешает жене вставать так рано. В четыре встает он, готовит завтрак и обед, провожает жену на работу, а потом детей в школу.

Возвращается муж с работы в четыре часа, дети уже дома, жены еще нет. Пообедав, отец вместе с детьми готовит ужин. Общая работа отца и детей одухотворяется мыслью: маме нашей нелегко, у нее сегодня напряженный день, приготовим вкусный ужин, сделаем все для того, чтобы, вернувшись с работы, она могла отдохнуть. Работа для детей не игра, а забота о самом дорогом человеке - матери. Самым дорогим человеком мать становится благодаря тому, что изо дня в день прикладываются силы физические и духовные, чтобы принести ей радость. Дорогим для людей становится то, во что вложены силы души. Если вы, мать, хотите быть для своего сына, своей дочери самым дорогим в мире человеком, одухотворите их стремлением творить радость, счастье для вас же.

Отношение к венцу красоты человеческой - женщине - познается детским сердцем в тончайших, незаметных пустяках. Каждый раз, когда у матери нелегкий, напряженный рабочий день, отец, приготовив вместе с детьми ужин, достает чистое полотенце и вешает его около умывальника. Мать - самая большая труженица, в этом чистом полотенце - уважение к ее труду, к красоте человеческой, к источнику жизни.

Это и есть воспитание любви, воспитание себя самого и детей своим поведением. Только там, где отец сам воспитывает себя, рождается детское самовоспитание. Без яркого примера отца все разговоры о самовоспитании детей остаются пустым звуком. Без примера родителей, без света и тепла родительской любви, выраженной во взаимной заботе и уважении, оно просто немыслимо. Ребенку хочется быть хорошим лишь тогда, когда он видит идеальное и увлекается этим идеальным. В этой очень тонкой сфере воспитания нравственные понятия формируются только на основе благородных человеческих чувств. А чувства детей вызываются чувствами родителей.

Вот что рассказывала моя воспитанница Валя Кобзарь накануне торжественного дня окончания школы - о самом глубоком переживании детства: «Мне было лет семь, когда тяжело заболела мама. Отец ночами сидел около больной. В памяти сохранилось воспоминание. Просыпаюсь я как-то на рассвете. Мать тяжело дышит, а отец наклонился над нею, смотрит на ее лицо, и такая невыносимая печаль в его глазах, такая боль и такая любовь, что в ту минуту передо мной раскрылась неизвестная сторона человеческой жизни - верность. Мне кажется, что я с того утра по-настоящему полюбила отца.

Прошло десять лет. Папа и мама живут в мире и согласии. Они для меня самые дорогие люди на свете. Какой-то особенной любовью я люблю отца. Не было такого случая, чтобы я не послушала его совета или сказала ему неправду. Всегда, когда я смотрю ему в глаза, вижу неугасимый свет великой человеческой любви».

Вдумайтесь, отец и мать, в эти слова. Что мы оставляем в сердцах своих детей - оставляем своими делами и словами, поступками и чувствами? Чем мы запомнимся нашим детям, чем возвысим себя в их глазах? Есть единственная могучая духовная сила, которую ни с чем нельзя сравнить, которая способна запечатлеть в душах наш образ - образ настоящей человеческой красоты. Эта сила - великое богатство человеческого духа - любовь. Будем же создавать это богатство своей жизнью. Есть она в наших родительских сердцах - есть чем воспитывать детей.